Дело «Памяти Азова»
Шрифт:
Бирилев перевел дух и, собрав силы, неистово взвизгнул:
— Да здравствует батюшка–царь и матушка–Русь. Ура–а! — Отозвались только офицеры. Команда безмолвствовала, она напряглась, ожидая сигнала к восстанию. Сигнала не было. Руки офицеров на револьверах. Офицеры бледны. У одного из мичманов дергается щека.
— Кто тут стоит? Русские люди? — восклицает министр и, быстро подойдя к матросской шеренге, тычет в грудь первого попавшегося моряка:
— Ты русский?
— Русский.
— Ты русский? — тычет он в соседа.
— Ты русский? — нервно перескакивает
— Русский.
— Да здравствует русский народ. Ур–ра!
То же гробовое молчание. Министр побагровел. Мгновение казалось, что его хватит удар, и вдруг вся краска отхлынула с лица, он сгорбился и засеменил вниз по командирскому трапу.
Это произошло 14 июля, а 19–го.
На небольшую, окаймленную вековым сосновым бором бухту Папон—Вик (Хара—Лахт), что в 40 милях восточнее Ревеля, спустилась ночь. Безветренная, звездная, на редкость теплая для Балтики. На судах учебно–артиллерийского отряда загорелись корабельные сигнальные огни, прозвучал отбой.
Однако многим матросам крейсера «Память Азова» не спалось. В душном тесном помещении, находившемся в носовой части жилой палубы, шло собрание корабельной большевистской организации. Прибывший нелегально на крейсер член Ревельского комитета РСДРП Арсений Коптюх привез известие о событиях в Свеаборге и Кронштадте и требование партийного центра поддержать восставших. Обсуждение создавшегося положения проходило горячо и взволнованно. Слишком неожиданна была весть. Говорили о том, что, по слухам, на боевых судах арестованы революционные матросы и заменены гардемаринами. «Память Азова» мог остаться в одиночестве. Да и мыслимо ли овладеть судном, если все офицеры и кондукторы начеку?
Спор затянулся до полуночи. Не успели матросы разойтись, как появился старший офицер. Это ученик–комендор Тильман успел донести судовому священнику о собрании в таранном отсеке и присутствии постороннего человека. Тот немедля передал об этом корабельному начальству. Начался обыск. Вскоре Коптюх был обнаружен и арестован. При обыске у него нашли браунинг и патроны.
Пока командир отряда и командир крейсера совещались с офицерами, что делать дальше, руководитель большевистской группы крейсера Нефед Лобадин предлагал выступать немедленно.
— Не теряй времени, — заявил Петр Колодин. — Командуй!
— Правильно, — поддержал Дмитрий Котихин.
— Драконы не простят нам, — вставил Степан Гаврилов. — Нужно их опередить.
— Значит, к оружию, братцы! — твердо и уверенно сказал Лобадин. — Котихин, быстро на жилую палубу к ученикам! Костин пусть собирает артиллерию, Аникеев — машинную команду, Осадчий, вырубай динамо–машину!
На корабле погас свет. Воспользовавшись темнотой, матросы напали на часового, захватили несколько винтовок и ящик с патронами.
Тем временем командир крейсера приказал офицерам и кондукторам снести винтовки в кают–компанию. Но, когда около трех часов ночи они приблизились к пирамидам с оружием, матросы обстреляли их с верхней палубы из–за укрытий.
Хотя к восстанию готовились загодя, вспыхнуло оно преждевременно. Возбужденные арестом Коптюха, революционные матросы поднялись стихийно. Восставшие наступали с носовой части, укрываясь за машинными люками. Офицеры засели за штурманской рубкой. Пуля возмездия настигла предателя Тильмана, матросы освободили Коптюха. Вместе с Лобадиным он возглавил восставших.
Уже к четырем часам утра крейсер оказался в руках повстанцев. Захват его был произведен быстро и умело. В этом большую роль сыграли инициатива, смелость и недюжинные организаторские способности Нефеда Лухьяновича Лобадина.
С рассветом горнист сыграл «большой сбор». На верхней палубе мгновенно возник бурный митинг.
— Сейчас наш крейсер — это маленькая революционная республика, целое государство, — сказал Коптюх. — Но республикой надо управлять, надо выбрать свое революционное правительство. Нашему крейсеру предстоит еще большое дело. Надо, чтобы все было в порядке. Выберем матросский совет для управления кораблем, он заменит нам разгромленное царское офицерье… Я предлагаю выбрать 12 человек. Долой царя, долой правительство, ура! — закончил он свою речь.
— Ура–а–а! — разнеслось над палубой. — Ур–ра! Будет «Память Азова» памятна!
Матросы немедля избрали для управления крейсером командира — Нефеда Лобадина, и комитет, в который вошли Арсений Коптюх, Петр Колодин, Иван Аникеев, Тимофей Кузькин, Николай Баженов, Степан Гаврилов и еще пятеро. В Свеаборг, Кронштадт на корабли Балтийского флота полетели радиограммы, в которых крейсер извещал о восстании и призывал присоединиться другие суда. Под звуки «Интернационала» медленно поползло вверх красное полотнище».
П. Веселов явно ненавидит не только царских офицеров, но и адмиралов. Поэтому Бирилев у него «визжит», а у мичмана с перепуга «дергается щека». Весьма неправдоподобно выглядит и вся сцена с призывом адмирала Бирилева крикнуть «ура» во славу русского народа и молчанием на это команды. Если в строю стояли русские люди, то почему бы им не крикнуть «ура» во славу своего рода? Здесь почти неприкрытая русофобия автора.
Воспоминания Н. Крыжановского дополняют объяснения других свидетелей мятежа, данные ими во время судебного процесса.
Из объяснительной записки мичмана Саковича: «Было 2 часа 20 минут ночи. Скоро началась стрельба и крики, Командир закричал: «Офицеры, наверх с револьверами». Освещение прекратилось. Я выскочил наверх с писарем Евстафьевым. С бака из–за рубок сеток в нас стреляли, У среднего трапа лежал в крови мичман Зборовский. Спросил сигнальщиков, откуда стреляют. Они ответили: «Уйдите, вас убьют». Ранили лейтенанта Вердеревского. Было ясно, что стрельба производилась только в офицеров…»
Из показания артиллерийского квартирмейстера Архипа Орехова: «На собрании команды вольный в матросской форме говорил речь. После этого Лобадин спросил, что делать со старшим офицером и Саковичем, вольный предложил команде на обсуждение. Лобадин предложил уничтожить их. Раздались голоса, что раньше надо пообедать. Котихин сказал: «А их на закуску!» Потом стреляли по встречному миноносцу.