Дело «Памяти Азова»
Шрифт:
Из показаний артиллерийского квартирмейстера Гагарина: «Видел, как Лобадин приказывал стрелять комендору Песчанскому, но тот не туда целил. Лобадин его прогнал и стрелял потом сам. Вольный сказал на сходке: не пора ли прикончить старшего офицера и мичмана Саковича. Затем Лобадин приказал: «Вино наверх». Что ж, спаивание команды — это верный способ удержать их как можно дольше во взвинченном и неадекватном состоянии.
Из показаний корабельного писаря Евстафьева: «… Видел мичмана Збровского плавающего в крови и подавал ему помощь. Я снес его в лазарет. На баке стал на шпиль неизвестный, рядом сел Лобадин. Он объяснил, почему это все произошло. Прочел выборгское воззвание. Сказал, что приедет один член Государственной
Финал трагикомедии
Пока мятежники упивались властью и ждали профессиональных революционеров, которые бы направили их туда, куда надо, в недрах крейсера вот–вот должен был начаться контрмятеж. Матросы слишком хорошо помнили финал мятежного «Потемкина» и то, что нашли в Румынии никому не нужные и брошенные на произвол судьбы руководителями–революционерами рядовые потемкинцы. Решение отбить «Память Азова» созрело поэтому очень быстро, матросы же с унтер–офицерами действовали на редкость смело и решительно, а самое главное — совершенно неожиданно для мятежников.
Вот как описал финал мятежа в своем документальном рассказе–расследовании писатель–чекист Лев Шейнин: «В конце концов, Лавриненко (унтер–офицер, пойманный Шейниным в 30–х годах. — В.Ш.) и ставшие на его сторону кондукторы убедили молодых матросов. Сразу после ужина, ровно в шесть часов, на батарейной палубе Лавриненко крикнул:
— С подъемом столов!
Это был сигнал к нападению. Новобранцы с винтовками набросились на остальных матросов, для которых это явилось полной неожиданностью. Началась паника. Нападающие оттеснили матросов к фок–мачте. С мостика Лавриненко навел на них пулемет, со всех сторон их окружили вооруженные новобранцы.
— Сдавайся, пока не поздно! — кричал Лавриненко. Матросы сдались. Лобадин, увидев, что все, проиграно, тут же, на глазах всей команды, схватил детонатор и ударил по капсюлю. Ему разорвало живот. Часть матросов бросилась за борт, в море.
— Выловить всех до единого! — закричал Лавриненко.
И группа кондукторов спустила на воду моторный бот и пустилась в погоню за матросами. Кое–кого задержали. Остальные, не желая отдаваться в руки Лавриненко и властей, утопились».
Из описания дальнейшего развития восстания в изложении писателя П. Веселова: «Из Кронштадта и Свеаборга известий не поступало, отправляться туда без запасов угля и пищи было рискованно. Обсудив положение, судовой комитет решил, прежде всего, попытаться поднять восстание на других судах отряда, а затем двинуться в Ревель, чтобы соединиться с учебным кораблем «Рига» и получить поддержку рабочих Ревеля. Если же суда не примкнут к восстанию, идти одним в Ревель, запастись там углем и продовольствием, связаться с революционными организациями на берегу.
Утром 20 июля крейсер снялся с якоря и встал у выхода из бухты, чтобы не выпустить «Воеводу», «Абрека» и миноносцы, если они не захотят присоединиться к восстанию. Орудия приготовили к бою, крейсер дал сигнал кораблям следовать за ним.
Однако поднять восстание на остальных судах отряда не удалось. Офицеры подавили попытку матросов поддержать «Память Азова». Обстрел судов результата не дал. Механизмы их были приведены офицерами в негодность, команды спешно сведены на берег. Крейсер «Абрек» на полном ходу выбросился на берег. То же сделал и «Воевода».
Оставшись, в одиночестве, «Память Азова» под красным флагом, повторив революционный подвиг потемкинцев, взял курс на Ревель. Днем на горизонте появился транспорт «Рига». Крейсер устремился за ним. Но командир транспорта имел приказ, во что бы то ни стало, избежать встречи с мятежным крейсером, так как команда волновалась и сочувствовала азовцам. Около трех часов длилась погоня за «Ригой», уходившей на запад.
Неудача удручающе подействовала на многих участников восстания, особенно на колеблющуюся массу учеников–комендоров. Усилились сомнения в успехе начатого дела. Пока судовой комитет совещался, оставленные на свободе унтер–офицеры–кондукторы, большинство которых были выходцами из зажиточных крестьян, мечтавших пробиться в «ваше благородие», начали запугивать команду предстоящими расправами. Вместе с арестованными офицерами они исподволь стали готовить контрреволюционный мятеж.
В 5 часов вечера революционный крейсер бросил якорь на Ревельском рейде. Местные власти со страхом ждали его появления. Все войска и полиция города были приведены в боевую готовность. Вдоль побережья расставлены роты Царицынского полка, непрерывно патрулировали казаки. Власти запретили выход из порта судов и шлюпок, а рабочие и матросы, появляющиеся в порту, немедленно арестовывались.
Посовещавшись о дальнейших действиях, судовой комитет решил потребовать от властей под угрозой бомбардировки города присылки на крейсер продовольствия и угля. Кроме того, решено было отправить делегацию в Ревельский комитет РСДРП. В архиве сохранилась записка Коптюха Ревельскому комитету. В ней говорилось: «Дорогие товарищи! Сегодня в 3 часа мы восстали… Пока к нам никто не присоединился… Куда нам направляться, мы не знаем. Решили захватить город Ревель. Вы это решение хорошенько обсудите и дайте нам положительный ответ.»
Записка на многое проливает свет и объясняет причины, по которым члены комитета столь долго совещались в то время, когда были необходимы быстрые и энергичные действия.
В это время и начался поднятый кондукторами контрреволюционный мятеж. Испортив орудия и вооружившись, унтер–офицеры перетянули на свою сторону большинство учеников–комендоров и освободили арестованных офицеров. Революционеры дрались храбро и стойко, но они оказались в меньшинстве. В самом начале расправы был тяжело ранен Лобадин.
Кондукторы обратились к командиру порта с просьбой помочь им окончательно сломить сопротивление революционных матросов. Командир немедленно направил на крейсер две роты пехоты и отряд жандармов. Жандармы и солдаты избивали матросов прикладами, топтали ногами. Уже мертвого, Нефеда Лобадина искололи штыками».
А вот как вспоминал о тех же событиях Н. Н. Крыжановский: «В 6 часов вечера, во время ужина, настроение команды было подавленное и озлобленное. Кондуктор артиллерийского отряда Давыдов лежал у себя в каюте на койке, повернувшись лицом к переборке и, казалось, не жил. Вдруг он вскочил, выбежал по трапу наверх и стал громко призывать учеников к порядку, упрекая мятежников. Несколькими выстрелами бунтарей Давыдов был убит на месте. Лобадин немедленно решил расстрелять всех кондукторов и артиллерийских квартирмейстеров– инструкторов артиллерийского отряда. Была дана дудка: «артиллерийские кондукторы наверх во фронт». Для кондукторов не было сомнения, зачем их зовут «наверх». Они выскочили из кают и побежали в палубу. Команда сидела за ужином. Кондукторы прибежали к своим ученикам и стали их просить «не выдавайте». Прибежали артиллерийские квартирмейстеры–инструкторы и стали понукать учеников: разбирайте винтовки. Ученики бросились к пирамидам.
Поднялся невообразимый шум, топот ног, крики и выстрелы. Это стреляли члены комитета из револьверов, кричали, грозили. Многие из команды, видя начавшуюся междоусобицу, начали хватать винтовки и присоединяться к ученикам или бунтарям.
Сидя под арестом в каюте, мы поняли, что происходит бой, повсюду был слышен нечеловеческий рев голосов. Комитет и боевая дружина держались соединенно и отступили на верхнюю палубу, заняв выходные люки. У люков завязалась ожесточенная перестрелка. Лобадин шепнул кому–то из своих, чтоб шли и убили меня и Саковича.