Дело «Памяти Азова»
Шрифт:
Суслов предложил усилить матросскую разведку, которая должна была узнать о недостойном поведении матросов на допросах и на суде и принимать в отношении этих трусов и предателей наши матросские меры. Начальником разведки назначили Суслова. Перед ужином Гуцаков и я пошли в соседние с нами помещения, где было около 200 арестованных матросов из разных экипажей. Мы предложили матросам выслушать нас и рассказали им о том, что нас посетил «добренький» священник и о том, кто и для чего придумал исповедовать нас. На вопрос, как быть, если среди нас найдутся провокаторы и выдадут своих товарищей священнику, а тот прокурору, матросы гневно заявили:
— Сами казним!
После этого мы попрощались и ушли. После поверки Суслов и Астахов также провели такое собрание».
Любопытно, что когда к арестованным кронштадским мятежникам поместили несколько участников мятежа на «Памяти Азова», то первые, заподозрив последних в излишнем любопытстве, избили их до полусмерти.
Непросто проходил и сам суд. Из воспоминаний Л. А. Ленцера: «… Наша разведка сообщила следующее: по решению ЦК партии эсеров в Кронштадт приехали четыре террориста ивих числе две девушки. Они привезли несколько специально изготовленных бомб и должны были передать их дежурному матросу–эсеру у ворот машинной школы, а тот, в свою очередь, — подсудимым матросам. чтобы они во время судебного заседания бросили их в судей. И когда террористы, приехав в Кронштадт, подошли к дежурному матросу и хотели передать ему бомбы, находившиеся в засаде охранники набросились на террористов и арестовали их. В тот же день военнополевой суд приговорил всех террористов к смертной казни и ночью они были повешены».
Утром 20 июля город был объявлен на осадном положении. В этот же день последовало «высочайшее повеление»: участников восстания судить военно–полевым судом.
Из отчета коменданта гарнизона генерала Адлерберга: «Я с начальником штаба крепости генерал–майором Шульманом, командиром 1–го крепостного пехотного батальона полковником Гулиным и другими офицерами отправился на поезде на Косу в 8 часов утра 20–го. В это время вели уже арестованных в город, — встретили их у разъезда загородных сараев. Приказал повернуть обратно, к лагерю инженерных войск. Здесь начали расследование опросом офицеров, которые затем давали письменные показания, вызвал начальника электротехнической школы генерал–майора Павлова, опросил его. Мною генерал Павлов был приглашен помочь производить расследование, а затем членом суда. На полковника Гулина была возложена обязанность прокурора, а защищать предложено было подпоручику 1–го крепостного пехотного батальона Сидорову; делопроизводителем я назначил поручика минной роты Беляева. Все расследование и суд происходили в присутствии товарища прокурора Кронштадтского военноморского суда штабс–капитана Твердого. Опросы нижних чинов и составление списка их было поручено офицерам пехотных батальонов, саперной и минной рот, под руководством полковника Гулина. Видя, что дело туго подвигается, я вошел в круг арестованных, обратился к ним с увещаниями выдать зачинщиков и убийц своих начальников, пригрозив при запирательстве массовым расстрелянием, — немедленно нижние чины минеры начали выдавать зачинщиков и убийц, фамилии таковых записывались. После того были сняты показания, кто на кого указывает, что и записано в две таблицы; в заголовке имена убийц, в другой — зачинщиков, а в вертикальных столбцах собственноручно расписывался указывающий; снято показание с убийц; было указано 8 минеров, на восьмого, рядового Павла Александрова, было только одно показание, почему полевой суд не нашел возможным по наскоро собранным данным предать его смертной казни сейчас же».
В присутствии членов суда и солдат из усиленного наряда саперы и минеры, принимавшие участие в восстании, рыли семерым приговоренным к смертной казни мятежникам могилы и вкапывали у могил столбы для привязывания к ним осужденных. По рассказам очевидцев казни, могилы рыли и сами смертники. Среди кронштадтских матросов ходили слухи, что когда осужденные к смертной казни минеры копали себе могилы, комендант крепости генерал Адлерберг подошел к ним и якобы сказал: «Копайте, ребята! Копайте, копайте! Вы хотели земли, так вот вам земля, а волю найдете в небесах». Но никаких документальных свидетельств этому ни в воспоминаниях свидетелей казни, ни в документах нет. Вполне возможно, что перед нами еще одна легенда о мучениках свободы и генерале–палаче.
Через несколько дней состоялся второй судебный процесс еще над 147 участниками мятежа, в их числе были Мануильский и сын армянского народа эсер и «студент» Абрам Рафаилович , непонятно как и когда появившийся в Кронштадте. Из них к расстрелу были приговорены 10 человек. Остальные — к разным срокам каторги.
Затем начались судебные процессы и над матросами. Из 760 человек, привлеченных к суду, к смертной казни были приговорены 19 человек. Всего по четырем процессам участников восстания в Кронштадте было казнено 36 человек, на каторгу сослано 130 человек, в тюрьмы гражданского и военного ведомства заключено 316 человек, отдано в исправительно–арестантские отделения — 935 человек. Более тысячи арестованных были оправданы.
Казнь матросов состоялась 21 сентября на форту «Литке». Вот как описывал эту казнь историк С. Найда: «За полтора часа до казни матросов портовое судно «Работник» доставил их на батарею «Литке». На месте, предназначенном для казни, было вкопано два столба на расстоянии 20 сажен один от другого. Между столбами был натянут канат на высоте в половину человеческого роста. Осужденных подвели к канату и привязали.
Матросы стрелковой роты, которая должна была расстрелять осужденных, стояли, понурив головы. Им было стыдно и страшно встретиться глазами со своими товарищами, осужденными на казнь и теперь стоявшими у каната. Впрочем, командование мало надеялось на матросов стрелковой роты: им выдали только по два патрона. Причем они были окружены стоявшими с винтовками наперевес ротами Егерского, Финляндского и Енисейского полков. Сзади же солдат были установлены заряженные пулеметы, у которых находились офицеры.
За полчаса до казни началось чтение смертного приговора, но кто–то из осужденных на первых же словах оборвал чтение возгласом: «Довольно! Долго вы будете нас мучить?» — и запел «Вы жертвою пали в борьбе роковой»…
Песню подхватили все осужденные, и мощные звуки революционного похоронного марша, как раскаты грома, разнес над старым фортом предрассветный ветер. Песня смертников оживила окаменелые лица стрелков. Ряды на мгновенье заколебались, а песня все громче и громче вырывалась из самого сердца обреченных. Песней они прощались с жизнью и звали живых к борьбе с самодержавием.
Заметив, что мужество и революционная песня осужденных внесли колебания в ряды солдат, начальство прекратило чтение приговора и поспешно послало к осужденным попа. Матросы отказались от его услуг. Они же наотрез отказывались надевать мешки и требовали не завязывать глаза перед расстрелом. Но им в этой последней просьбе отказали, ссылаясь на закон.
В последние минуты приговоренные призывали матросов и солдат отомстить за них. Матросы, надевавшие мешки на своих товарищей, преодолев чувство страха перед начальством, плакали. Расстрелом руководил палач комендант Кронштадтской крепости генерал Адлерберг. Первым залпом были убиты только 3–4 человека, многие были ранены, несколько человек остались невредимы. Исполнители казни едва держались на ногах от волнения и не могли метко целиться. Убитые и тяжелораненые, падая, тянули канат к земле. Легкораненые пытались подняться. Но канат притягивал их к земле. Раздавались стоны, крики и проклятия. После второго залпа несколько человек еще были живы. Тогда Адлерберг приказал выдать матросам патроны и добивать осужденных поодиночке. Началась беспорядочная стрельба. Наконец, крики и стоны замерли. Побоище окончилось. Казненных стали укладывать в парусиновые мешки, чтобы сбросить с грузом в море. Но мешков оказалось мало, и тогда в один мешок стали запихивать по нескольку трупов. Вдруг раздался крик умирающего: «Братцы! Добейте, ведь я еще жив». Выстрелом в упор покончили и с этим несчастным. Мешки с расстрелянными погрузили на пароход, отвезли за Толбухин маяк и сбросили в море».
«Кронштадтские рыбаки, — сообщалось в газете «Казарма», — стали все чаще и чаще вылавливать сетями трупы матросов. Одежда на них матросская, ноги босые. Рыбаки боятся ответственности и, выловивши труп, бросают его снова в море. Несколько трупов расстрелянных моряков прибило к берегу у царского дворца в Петергофе».
Разумеется, описание любой казни всегда тяжело читать, казнь она и есть казнь. То, что казнимые вели себя достойно перед лицом смерти, вполне реально, ведь они были все же русскими людьми. То, что казнили неумело, тоже похоже на правду, так как стреляли в мятежников не профессиональные палачи, а назначенные караульные матросы. Не верится лишь в то, что тела погибших просто кидались в море, чтобы их потом прибивало к берегу или их вылавливали рыбаки. Последнее — это очередная легенда–страшилка для обывателей.
Как и после событий в Свеаборге, в поражении эсеры обвинили эсдеков, а эсдеки — эсеров. Из хроники восстания, написанной в советское время: «Власти заранее знали о выступлении и подготовились к нему. Эсеры обещали поддержку солдат–енисейцев, также они обещали, что их сторонник надзиратель следственной тюрьмы Петрушкевич выпустит из тюрьмы 400 арестованных матросов и солдат, которые поднимут енисейцев. Впоследствии этот Петрушкевич оказался провокатором, который все рассказал начальству».