Дело Пентагона
Шрифт:
— Ты права, — вдруг говорит Шон.
— В том, что выбрала пиво?
— Нет. — Как на идиотку смотрит он на меня. — В том, что я много пью. Тебя это беспокоит?
— Шон, к чему ты клонишь? — прямо спрашиваю я, так как совершенно не понимаю, чего он от меня хочет. Я определенно не собираюсь сидеть тут и вести светские беседы о состоянии его печени.
— Я думаю, что ты боишься.
— Конечно, боюсь, — киваю я, но все-таки пытаюсь уточнить: — А чего я боюсь?
Картер закатывает глаза.
— Того, что я сорвусь.
— Это бред. Мы не настолько близко общаемся, чтобы ты мог мне причинить вред снова.
Ну да, собственно, этими словами я подтвердила его догадку.
— Я пью, потому
— Так ты… пообщаться вздумал? Уверить в отсутствии дурных намерений по отношению ко мне? Как это мило. — Я немножко в шоке. — Это тебе правда поможет? Ну… начинай. — И делаю глоток пива.
Но у Шона, как всегда, тактика радикально отличается:
— Переспи со мной. — И я захлебываюсь. Вот и весь разговор… Коротко, ясно, понятно, спасибо.
— ЧТО?! Ты спятил? Ты пьешь, потому что я с тобой не сплю?
— Нет, я пью, потому что ты меня винишь.
— Но ты виноват!
— Но если ты со мной переспишь, ты перестанешь бояться, и я не буду чувствовать себя последним подонком.
— Погоди-ка, так это мне надо?
— Не только. Я просто хочу с тобой переспать, — невозмутимо сообщает мне Шон и протягивает руку за пивом, которое ему протягивает хихикающий бармен. По-моему мне стоит перестать садиться за стойки! Но на них удобно писать… и не нужно дожидаться выпивки… стооооп! Какие барные стойки?! Мне Картер предлагает переспать!
— Шон, нет, — качаю я головой. — Мало того, что это аморально, так еще и только больше все запутает. Мы договорились, что я буду на тебя работать и…
— Всегда знал, что разговоры — пустая трата времени.
Его бросок похож на змеиный. Не увернуться. Вот он сидит, а в следующий момент я чувствую прикосновение его губ и уже раздвигаю ноги, притягивая Шона к своему телу. Я ненавижу себя за это. Все законы подлунного мира гласят, что мы разумные, труд сделал из обезьяны человека и тому подобное, тогда почему вдруг в двадцать первом веке, в эпоху расцвета разумности и логичности, два доктора философии без малейшей поправки на время, место, статус и прошлые обиды бросаются друг на друга посреди переполненного улюлюкающим народом бара? И почему ни одно противоядие не действует? Мы же друг от друга знатно натерпелись.
Вокруг разговаривают люди на своем эмоциональном чудноватом языке, я их не понимаю, но знаю, что говорят они о нас, если бы я оказалась на их месте, я бы тоже говорила. И собрав все силы, я решаюсь на сверхчеловеческий поступок — отталкиваю Шона.
— Еще! — вопят пьяные студенты. А одна из девочек идет и нагло виснет у Картера на плече, выдавая целую итальянскую скороговорку. Мне не надо знать язык, чтобы понимать, о чем она говорит. Предлагает более покладистую… себя. Ревность затапливает каждую клеточку тела. Черт возьми, я же целовалась с ним минуту назад так, что чуть не потеряла сознание, а эта стерва… Шон что-то отвечает девушке. В его исполнении итальянский кажется издевательством, ведь он, даже не пытаясь подражать темпераментным местным жителям, растягивает слова на австралийский манер. Он говорит достаточно долго, чтобы я успела почувствовать себя дурой… Но девчонку словно сдувает. И несколько человек загибаются от смеха.
— Пойдем? — он протягивает мне руку, и я уже почти соглашаюсь, особенно после выходки маленькой стервы, но нет!
Да какого хрена?! Если я собираюсь с ним переспать, я должна что-то стоящее получить взамен!
— Кааартер, — тяну я с улыбкой. — Ты, помнится, хочешь, чтобы я перестала тебя бояться, ну так отлично. Договорились. Я проведу с тобой ночь при одном условии. О таком я тебя никогда еще не просила. — Он смотрит на меня подозрительно, но не отказывается. — Я хочу увидеть в тебе нечто человеческое! Я хочу, наконец, увериться, что ты не гуманоид. Давай, начинай убеждать меня в собственной безобидности!
— За это ты проведешь со мной ВСЮ ночь.
— Легко. — Прости Господи, это будет и впрямь легко. Легче просто не придумать!
Студенты визжат от восторга, им бы лишь хлеба и зрелищ. Шон подманивает бармена пальцем и заказывает выпивку на всех. А себе берет водки и текилы, и я начинаю подозревать, что до секса у нас не дойдет. Потому что именно после этого сочетания я каждый раз просыпаюсь в неожиданном месте. Искренне жалею, что настояла на таком глупом варианте развития событий, потому что, несмотря на все бравады, я хочу закончить этот вечер в объятиях Картера. После нескольких стопок адской алкогольной смеси Шон, как ни странно, все еще в состоянии стоять на ногах, но сказать, что твердо, язык не поворачивается. Забавное зрелище. Чтобы не оставаться трезвой и занудной на празднике жизни, сама я тоже пью текилу. Меня еще в Миссисипи научили ее стопками хлестать. И, главное, последствия почти нулевые.
Через некоторое время Шон тащит меня танцевать, но он не просто не ведет, он даже не сохраняет вертикальное положение тела. После того, как мы опрокидываем пару столиков, я начинаю опасаться, что администрация нас вышвырнет, а никуда довести я его не смогу, потому уговариваю сесть. Пытаюсь завести разговор, но он мне не позволяет. Вместо этого Шон протягивает бармену купюру и просит сменить музыку на «что-нибудь приличное». Собственно, сколько я знаю Картера, у него метод один — заплати, и все путем. Он считает, что все покупается, вопрос в цене. В чем-то он прав, меня ведь ему купить удалось. Именно купить. Не деньгами, но сути не меняет. Расчувствовавшись, бармен наливает Шону «за счет заведения», якобы в благодарность за щедрые чаевые. Насколько я знаю, мелодию можно сменить и за просто так, а учитывая, сколько Картер пожертвовал парню за стойкой на чай, тот может весь вечер нас поить, не потратив ни цента.
А жизнь, тем временем, налаживается, и вместо занудных переливов волынки включается Тина Тернер и ее «I will survive». Это я твержу себе каждый день. Я выживу. Выживу. Все мы выживем. Мной завладевает меланхолия, но ровно до того момента, пока Шон со студентами снова не выпивают и не начинают ходить кругами, изображая нечто подозрительно напоминающее американских ковбоев. Текила, которую я пытаюсь проглотить, попадает аккурат в легкие, и я чуть не умираю от кашля. Серьезно? Ковбои? Мои руки так и чешутся записать их на видео и выложить на ютуб. А еще эти чудаки поют. Хором, хотя получается, разумеется, нескладно. То, что Миссисипи граничит с Техасом не означает, что мы любим наших соседей. Открою вам тайну, техасцев никто не любит. Но мужчины там на зависть: пыльные, потные, широкоплечие и со шпорами на ботинках… И, черт, в исполнении Шона это так смешно! Студенты вопят и улюлюкают. И где-то внутри меня распространяется тепло. Мне хочется улыбаться, и все равно, даже если виной тому одна лишь текила. Но почему Шон не может быть таким всегда? Может быть, спившийся Картер не такая уж плохая идея? Он веселится и никого не взламывает. А потом я вспоминаю про журнальный столик, и… мне нужно еще текилы.
Но только я делаю глоток, Шон вдруг поднимает руку и заявляет:
— Спо… спорим. — У него даже язык заплетается. — Что хоть я и пьяный, обыграю в бильярд каждого из вас. — И студенты, которые едва ли более трезвые, соглашаются с готовностью бойскаутов!
Пока мы с Шоном идем к столу (в некотором смысле я его тащу на себе), он мне рассказывает, что бильярд — одно из немногих увлечений, которое они разделяют с Алексом. И эти слова снова посылают по моему телу теплые токи, заставляют улыбаться. Ну, я понимаю, что влюбляться в Шона — худшая идея в мире, но в отсутствие других кандидатур и при наличии бутылки он просто идеал!