Дело Пентагона
Шрифт:
Я, признаться, сильно сомневалась, что Шон обыграет в бильярд хоть кого-то, но он… обыгрывает. Одного за другим. Словно насмехаясь. Может быть, пьяным он только притворяется? Это длится уже несколько часов, удары по шарам, пьяные крики и новые, и новые порции выпивки. И все так чудесно, что я бы и дальше продолжала волшебный вечер, но мысли о сексе гонят прочь. Когда мы покидаем бар, на часах уже три.
— Как мы доберемся и куда? — спрашиваю я Картера, не особенно рассчитывая на ответ, потому что адекватным он не выглядит. А он и не отвечает, просто со второй попытки достает из кармана ту самую, уже знакомую мне, кредитку и указывает на ближайший отель.
На нас с ужасом смотрит администратор. Видимо, мы сегодня собой являем тот еще колорит. Надо собраться. Соберись, Джоанна, сделай умное
— Здравствуйте, я доктор Конелл, а это редкий вредитель и будущий труп, если вы нас не впустите, — сообщаю я весьма трезвым голосом. Затем, вспомнив о карточке, протягиваю ее женщине за стойкой.
— Но эта кредитка на имя мистера Картера.
— Он профессор Картер, и этим именем вы можете опознавать будущий труп в морге. Не обращайте внимания на мой лепет. Американцы, — доверительно сообщаю я, подкладывая ладонь под щеку. Кстати, когда говоришь слово американцы, все как-то сразу становится проще, никому неохота связываться со свободомыслящей нацией. Только вот сволочь-Картер каким-то образом услышал мои слова и орет на весь вестибюль, что он австралиец. Но, как ни странно, администратору это очень даже помогает — она начинает стучать по клавиатуре с удвоенной скоростью.
— Что-нибудь еще нужно? — спрашивает женщина, пока я медленно засыпаю, опершись о стойку.
— Бутылку вина на опохмел, — сообщаю я сонно и веду Шона к лифту.
Пока мы едем несчастные пять этажей, взгляд Шона трезвеет с каждым последующим. Интересно, что ему помогает: высота, время или созерцание меня? Он будто приклеился ко мне взглядом. Я, кстати, отвечаю взаимностью, но мой IQ не прибавляется. Звяк, я, покачнувшись, иду к выходу из лифта.
— Джо, — вдруг совершенно осознанно выдыхает Шон, и что-то в этом есть очень непривычное. Что-то настолько интимное, что я спотыкаюсь на выходе. Картер честно пытается меня поймать, но в его состоянии это невозможно, и мы падаем на коврик и начинаем целоваться. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы ногу Шона не зажало дверями лифта. После этого нам удается встать и найти номер с указанными в буклетике цифрами. Как самый трезвый из имеющихся в наличии, я беру на себя обязанность открыть дверь, но, как выясняется, вставить карту в замок — задача экстра-класса. Не меньше двадцати минут мы пытаемся открыть дверь. Точнее первые пять пытаюсь я, потом меня разбирает истерический хохот, и я сползаю вниз по стене, а спасать безвыходную (или безвходную) ситуацию берется лучший хакер мира. Оказывается, за пятнадцать минут трезвый Картер может вскрыть средненький суперкомпьютер, и те же пятнадцать минут пьяный Картер может пытаться попасть в щель замка простейшей двери.
Наконец, задача выполнена. Дверь распахивается, и мы дружно падаем на пол. Снова. Он лежит на мне. И, собственно, не о чем больше мечтать, ибо мы в номере, пьяные и счастливые, вероятно даже более счастливые, чем когда-либо за те четыре года, потому что ограничений, наконец-таки, нет. Это просто одна ночь, именно то, что могло бы быть у меня в самом начале, но не вышло из-за моих же тараканов. Да, такова реальность: я определенно не из тех, кто может спокойно отдаваться каждому встречному. Но теперь Шон — никакой не первый встречный, он у меня в печенку въелся, даже в ФБР оценили, а потому сейчас… сейчас все просто идеально. Мне удается пинком захлопнуть дверь, и все, мы одни, отрезаны ото всего внешнего мира, скрытые пузырем безмятежности, обеспеченного нам избытком алкоголя.
Губы Шона касаются моей шеи и, видимо, чтобы не отрываться от процесса, мой топик он снимает через ноги, но возражать по этому поводу я не вижу смысла, так как его губы опускаются ниже, все ближе к груди. А я не в состоянии расстегнуть его пуговицы, потому рву рубашку, ломая ногти (Бог мой, представляете насколько я не в себе, раз не обращаю на это внимания?), мои стоны, наверное, до первого этажа слышны. Я определенно счастливейшая из женщин этого потрясающего мира! А у меня больше нет ни одной проблемы, кроме той, что он все еще не во мне, что он все еще недостаточно близко. Но это случится, скоро.
Под моими пальцами тело, знакомое, пожалуй, лучше, чем собственное. Я переворачиваю Шона на спину и начинаю целовать его. Что делает его таким невероятно сексуальным? Только тело? Да, он красивый, но он не самый красивый. Может быть дело в том, что в нем не найти ни одной женской черточки? Его нос с горбинкой, а щетина всегда оставляет на моей коже борозды. И весь он состоит из мышц и углов. Это сводит с ума. Его губы ни капельки не мягкие, и его пальцы причиняют мне боль. Я люблю видеть, как он теряет из-за меня контроль. Я люблю, когда он входит в меня, и реальность еще больше отдаляется. Какая же я дура, почему от этого отказалась? Почему мы оба от этого отказались? Разве оно того не стоило?
Где-то в процессе нас прерывают, приносят игристое вино, и я, загородившись дверью, беру его. Если бы не это, мы бы, наверное, так до кровати и не добрались — остались на полу.
В первых лучах солнца я почти достаточно трезвая, чтобы быть в шоке от видения того, что стало с мебелью гостиничного номера. Радуюсь, что я не попросила номер люкс и внезапно проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь я только в полдень. Шон лежит на кровати, накрыв голову подушкой. Простыня бесстыдно откинута в сторону, почти ничего не скрывает, и я вижу, как свет струится по рельефным мышцам его тела. И почему мы договорились всего об одной ночи? Но на самом деле ответ я уже прекрасно помню, потому что алкоголь выветрился. Теперь я трезвая и разумная. Картер, кстати, тоже. Если жив, конечно. Я чувствую себя человеком процентов на сорок, никак не больше. Тяну простынь на себя, ведь Шону она все равно ни к чему. Он так бесподобен, что ему нечего стыдиться. Я бы на его месте тоже не стеснялась. Наверное. Начинаю искать припасенную бутылку вина. Гхм, она стояла на столике, но столик находится определенно не в этом углу, а то бы дверь не открылась… Наконец, пропажа обнаружена — бутылка закатилась под тумбочку и теперь стыдливо прикрыта моим бюстгальтером. Кладу вино в безжизненную руку Шона, и он чуть ли не одним пальцем ее откупоривает.
— Это именно то, чего я хочу больше всего на свете, — бормочет он и делает большой глоток. Ему определенно повезло, что на бутылке крышка, а не пробка. Некачественное вино только что спасло жизнь Шона Картера. Ха-ха.
— Дай и мне, — говорю я и, выхватывая у него бутылку, сама пью прямо из горла. Простыня при этом практически падает, обнажает мой бок. Я не могу одной рукой ее поправить и не хочу, чтобы Шон видел меня голой, но его глаза уже изучают кожу. Возвращаю вино и поправляю простынь. Но глаза Картера горят, будто прожигают дыры в ткани. — Шон, не смотри так на меня. Одна ночь. Таков был уговор.
Но в этот же момент на его виске начинает пульсировать жилка. И я не хочу смотреть ниже, я не выдержу если взгляну!
— ШОН! — окликаю я его громко.
— Да? — спрашивает он так, словно контролирует не только себя, но и весь мир. И я все-таки смотрю ниже. Мда, до настоящего самообладания ему далеко.
— Одна ночь. И все.
— Одна ночь, из которой я ничего не помню, — буднично сообщает мне он.
Вот это новость… как я жалею, что не знала об этом раньше. Я бы позволила себе больше, в десятки, сотни раз. Я могла бы заставить его говорить, заставить объяснить все, что я так и не поняла о нас. И самое главное — выяснить, почему он сделал все, чтобы я ушла. Это больно. Прошло три года, а рана не заживает. Ведь вопрос остается без ответа. Почему он не оставил мне даже шанса? Измены? Их я терпела — обижалась, но привыкла. Унижения? Он умел за них извиняться в своей единоличной эгоистичной манере, что я, в конечном счете, научилась понимать и принимать. Но последнее, что он сделал, не оставило мне выбора. Сознательно причиненный вред — не то, что я смогла бы пережить. Тогда встает вопрос: почему я в этом номере, наедине с голым Картером, который не помнит ни одной позы, в которой имел меня прошлой ночью?