Дело «Пестрых». Черная моль
Шрифт:
В наступившей тишине слышно было лишь тиканье часов на стене.
Прислушиваясь к каждому шороху в квартире, замер у своей двери Сергей, зажав в руке пистолет.
Ночь выдалась темная и на редкость холодная. Под свистящими порывами ледяного ветра жутко скрипели и стучали голыми сучьями деревья. Лес был полон звуков, пронзительных, таинственных и пугающих.
Замерзшие прутья кустарников и колючие ветви молодых елей, невидимые во тьме и как будто враждебные, больно хлестали Ложкина по лицу, царапали вытянутые вперед руки, преграждали путь. Ноги то и дело проваливались в пушистый снег,
Уже больше трех часов прошло с момента его побега, с того жуткого и радостного мига, когда прогрохотал над ним последний вагон и он остался лежать на шпалах, уткнувшись лицом в грязный, облитый маслом и нечистотами снег, все еще не веря, что остался жив, что его не задело, что он на свободе. Поминутно припадая к земле, Ложкин, борясь с метелью, пополз к лесной чаще. Только там он осмелился встать, перевел дыхание и побежал.
Неожиданно откуда-то слева возникли два желтых круглых глаза, послышалось глухое урчание мотора. Через лес по занесенной снегом дороге двигалась грузовая машина.
Ложкин притаился в неглубокой ложбинке. Машина быстро приближалась. Уже смутно вырисовывался ее силуэт, виднелась гора ящиков в кузове.
В нескольких шагах от Ложкина машина внезапно остановилась. Из кабины выскочил человек, проверил груз, стукнул ногой по баллонам колес и крикнул шоферу:
— Порядок! Теперь крой прямо до станции! Поезд через двадцать минут!
И он прыгнул в кабину, с треском захлопнув дверцу.
В ту же минуту Ложкин выскочил на дорогу и ухватился за обледенелый борт машины. Он перевалился в кузов и, больно стукнувшись головой об угол какого-то ящика, на секунду потерял сознание.
…Пока не пришел поезд, Ложкин скрывался за станционными постройками, а потом, уже на ходу, уцепился за поручни последнего вагона.
Проснулся Ложкин, когда поезд уже подходил к Москве и вагон застучал колесами на стрелках. Мелькавшие за окном огни освещали тамбур переменчивым желтоватым светом.
Теперь надо было решать, как поступить дальше. Появиться на улицах Москвы в таком виде — значило вызвать подозрение первого же постового милиционера. Но задерживаться долго на вокзале тоже было опасно: ведь и сюда придет спецтелеграмма о его побеге.
Ложкин задумчиво поскреб ногтями грудь под ватником и вытянул онемевшие ноги. Эх, надо побыстрее раздобыть на вокзале хоть какую-нибудь одежонку.
Через несколько минут, смешавшись с толпой пассажиров, Ложкин очутился под стеклянной крышей перрона и не спеша стал пробираться в зал ожидания.
В громадном зале стояла сонная предутренняя тишина. На скамьях среди вещей сидели и лежали люди. Спали почти все.
Ложкин вразвалочку прошелся по залу, незаметно, но цепко оглядываясь вокруг.
Его внимание привлек мужчина, спавший на крайней скамье, возле которого стоял добротный, туго набитый чемодан. Наметанным глазом Ложкин сразу оценил подходящую ситуацию. Мужчина сидел так, что его могли видеть лишь две женщины, спавшие на противоположной скамье. Лицо он спрятал в поднятый воротник пальто и чуть отвернулся от чемодана.
Решившись, Ложкин с равнодушным видом прошел мимо спавшего, слегка задев его ногой. Тот даже не пошевелился. Ложкин уселся рядом на скамью и прислушался. Человек дышал ровно, с присвистом, и во сне даже причмокивал губами. По всему было видно, что спал он крепко. Тогда Ложкин ногой еле заметно придвинул чемодан к себе, подождал, потом подвинул еще и еще. Затем он снова, уже довольно сильно задел локтем своего соседа, но тот лишь пробормотал что-то во сне и окончательно отвернулся.
Тогда Ложкин неторопливо поднялся со своего места, небрежно взял чемодан и направился к уборной. По пути он незаметно оглянулся: мужчина спал, лишь слегка изменив позу.
Зайдя в уборную, Ложкин заперся в кабине и ловко раскрыл чемодан.
Путь оказался далеким: сначала на метро до Измайловского парка, оттуда еще несколько остановок на трамвае, потом долго петлял по узким переулкам.
Наконец Ложкин толкнул калитку в высоком дощатом заборе с надписью «Злая собака». И оказался в небольшом, засыпанном снегом дворике, в глубине которого стоял бревенчатый, очень старый дом с двумя крылечками по сторонам. Навстречу выскочил, злобно урча, большой лохматый пес, но, узнав Ложкина, он завилял обрубком хвоста и покорно поплелся прочь.
Пройдя двор, он поднялся по скрипучим ступеням крыльца и особым образом постучал в дверь, обитую старой клеенкой, из-под которой торчали серые лохмотья войлока. Подождав немного, Ложкин, не выражая нетерпения, постучал снова. В окне рядом с крыльцом дрогнула занавеска: как видно, хозяин предварительно рассмотрел неожиданного гостя.
Наконец загремели металлические запоры, и дверь медленно открылась. На пороге появился высокий сухой старик с обвислыми седыми усами и немигающим взглядом больших, чуть навыкате, но как будто угасших глаз. На старике была поношенная, из синей байки пижама, тюбетейка и неопределенного цвета помятые брюки.
— Дай бог тебе здоровья и всякого благополучия, Папаша, — заискивающе произнес Ложкин. — Прими-ка, ради Христа.
Старик при виде Ложкина не выказал никакого удивления или радости, он лишь пожевал губами и тихо ответил:
— Милости прошу, почтеннейший.
Затем он повернулся и, предоставив Ложкину запирать дверь, пошел вперед по узкому, длинному коридору, заваленному всякой рухлядью. Ложкин последовал за ним. Они поднялись по расшатанной, скрипучей лестнице и очутились в небольшой комнате. Здесь надо всем царил громадный, во всю стену, старинный буфет с множеством дверок, украшенных замысловатой резьбой. Круглый, покрытый клеенкой стол, несколько простых стульев и узкая складная кровать в углу дополняли обстановку.
Утром состоялось совещание.
— Сделаем так, — наконец объявил Папаша. — Мы с тобой все-таки пойдем туда, но только завтра. А сегодня надо эту квартиру обнюхать со всех сторон, подослать кого-то. Если все в порядке, завтра пойдем мы.
— Ну, раз так, то пошли туда Митьку Плотину, — ответил Софрон. — Парень ловкий, все разнюхает.
На том и порешили.
Потом старик ушел, а Ложкин снова улегся спать.
Проснулся он только к вечеру. Папаша уже был дома. Он передал слова Митьки Плотины: «Все чисто, мусора нет. Яшка ждет гостей завтра в три. Маячок горит. Требуется пощупать соседа».