Дело «Пестрых». Черная моль
Шрифт:
Он переступил порог и окинул взглядом громадный, освещенный лампами дневного света цех, вдоль которого с легким гудением ползла бесконечная лента конвейера. По сторонам от конвейера разместились девушки-закройщицы в черных халатах и пестрых косынках. Клим сразу нашел среди них Лидочку. Девушка сидела за своим столиком около конвейера и, наложив на очередную шкурку то одно, то другое из лекал, ловкими, заученными движениями вырезала острым ножом детали будущей шапки, потом полный
Клим еще раздумывал, подойти к Лидочке или нет, как на него обрушилась Жерехова.
— Долго я буду цапаться с вашим начальником?! Опять с утра конвейер стоял! Черта лысого я буду молчать! — кричала она, истерично блестя глазами. — Набрали сопляков-слесаришек! Вам бы только за моими девками бегать! А план — так я! Все я!
Несколько работниц с сочувственными улыбками оглянулись на Клима. Только Лидочка, которая тоже, конечно, все слышала, не подняла головы, и на этот раз Клим был благодарен ей за это.
Он покраснел.
— Я Засухина искал! — сердито буркнул он. — А конвейером вашим не занимаюсь.
Клим повернулся и торопливо вышел из цеха. «Бешеная баба какая-то!» — подумал он.
Только после обеда Климу удалось забежать к Плышевскому. Тот быстро схватил идею его предложения о двухигольной машине. Протерев замшевой тряпочкой очки, он внимательно изучил эскизы, потом как-то особенно пристально посмотрел на Клима и внушительно произнес:
— Ваше предложение, Привалов, безусловно, дельное. У вас неплохо работает голова. Будете вести себя скромно, не задевать других, и с моей помощью многого добьетесь.
«О чем это он?» — невольно насторожился Клим, но промолчал.
— Вчера в комсомольском рейде, говорят, участвовали? — неожиданно спросил Плышевский.
— Пришлось.
— И Перепелкина с нашей фабрики в нетрезвом виде задержали?
«Сообщили все-таки из райкома», — мелькнуло у Клима.
— Было дело, — коротко ответил он.
— Сильно пьян был?
— Крепко.
— Конечно, дрался, ругался, черт знает что молол?
— Да нет, ничего.
— Очень это неприятно для репутации фабрики, — поморщился Плышевский, но в тоне его Климу почудилось удовлетворение.
Впрочем, этот короткий разговор вскоре забылся. Клим вышел от главного инженера довольный, уверенный, что новое его предложение обязательно будет осуществлено.
Вечером Клим, как обычно, сидел на скамейке с Сенькой Долининым и, покуривая, неторопливо и скупо рассказывал другу о событиях вчерашнего вечера.
— Хе, Аника-воин! — насмешливо заметил Сенька. — Значит, так по уху ему и звезданул?
— Не по уху, а по руке.
— Ну и зря. Надо было сразу по мозгам бить. Враз прочистил бы! — со вкусом произнес Сенька. — Эх, меня рядом не было! — И снова спросил: — А уж потом, значит, этого Перепелкина встретили?
— Угу.
Помолчали. Сенька что-то напряженно соображал.
— Слышь, Клим, — многозначительно сказал он наконец, — я так полагаю, он тебе насчет денег лепил всерьез. Понял? И угрожал — тоже. Пьяный, пьяный, а потом сообразил, что лишнее сболтнул, ну и давай темнить.
— Кто его знает, — с сомнением покачал головой Клим. — Все-таки крепко выпивши был.
— Мало что. А денежки у него водятся. Помяни мое слово! — И, как обычно, Сенька вдруг перескочил на другое. — Интересно знать, сообщали Рыбьей кости из райкома об этом Перепелкине или нет?
— А откуда ж ему тогда знать?
— Мало откуда! — уклончиво ответил Сенька и философским тоном добавил: — Я, брат ты мой, не люблю, когда у людей невесть откуда деньги появляются. Страсть как не люблю! Почему? А потому: непонятно. А я люблю, чтоб во всем ясность была.
— Так уж и во всем? — с добродушной улыбкой спросил Клим.
— Ага! Вот, к примеру, жизнь на Марсе. Растительность там есть, каналы даже построены, лето и зима бывают, атмосфера — и та вроде наблюдается. А человек, спрашиваю, есть? Неизвестно. Потому я эту книжечку отложил, пока во всех вопросах ясности не будет. Понял?
— Все тебе сразу выложи. Больно скор.
— Не скор. Я и потерпеть могу. У меня пока на Марсе дел нет.
— Да ты к чему это завелся? — осведомился Клим.
— А все к тому же. Насчет ясности. И, между прочим, насчет денег. Что Рыбья кость, что этот Перепелкин. Сорят денежки-то. А берут откуда? Увязываешь?
— Пхе! — презрительно усмехнулся Клим. — В огороде бузина, в Киеве дядька.
— Ладно, ладно! Может, тот дядька на этой самой бузине как раз и сидит. Почем ты знаешь?
— Чудишь ты, Сенька!
— А я, между прочим, — заговорщически понизив голос, сообщил Сенька, — про Рыбью кость у Михаила Марковича спрашивал. Так, знаешь, мимоходом вроде.
— Ну и что?
— Это, говорит, богатый клиент. Главный, мол, конструктор авиационного завода, лауреат. Видал, куда загнул?
— Брешет твой Михаил Маркович! Я Олега Георгиевича знаю.
Но Клим вдруг заметил, что прежней уверенности в его суждениях о Плышевском уже не было. Вспомнил он вдруг его странный совет не задевать других, удовлетворенную нотку в голосе, когда Клим сказал, что Перепелкин ничего лишнего не молол, и невольное сомнение закралось в душу. Частичка Сенькиной убежденности, как видно, передалась и ему.