Дело принципа
Шрифт:
— Наверное, так. До некоторой степени, — вежливо согласился Хэнк.
— Но против тебя, Фрэнки, у них кишка тонка, — заверил Гаргантюа.
— Можешь повторить это еще раз, приятель. Этим ублюдкам придется основательно попотеть, чтобы справиться с таким парнем. Оба-на, ну как, может, завалим сюда? — спросил Фрэнки.
Миновав Сто одиннадцатую улицу, они подошли к небольшому бару на Пятой авеню. На зеркальных стеклах витрины гордо красовались золотые буквы: «Las Tres Guitaras».
— «Три гитары», — пояснил Фрэнки. — А мы называем это место «Las Tres Putas». To есть «Три шлюхи», потому что здесь всегда можно снять телку. Но все равно тут клево. Здесь
— Люблю, — подтвердил Хэнк.
— Хорошо. Тогда пошли.
Они вошли в заведение. Слева вдоль стены протянулась стойка бара. У стены напротив были расставлены столы, а в дальнем углу комнаты, рядом с подогревательным шкафом, находился стол с доской и набором фишек для игры в шафлборд. Когда Хэнк в сопровождении подростков переступил порог бара, у стойки сшивались, лениво потягивая выпивку, трое мужчин. Они тут же отставили стаканы и, бочком скользнув мимо вновь пришедших, поспешно вышли на улицу.
— Они приняли тебя за фараона — пояснил Фрэнки. — В Гарлеме все озабочены насчет наркоты. В каждом чужаке им мерещится федерал, который только и занимается тем, что рыщет по всей округе и вынюхивает, кого бы ему сцапать и посадить за наркотики. Наших местных легавых они знают всех наперечет. Но вот чужак в хорошем костюме — оба-на! По-ихнему, он обязательно должен быть федеральным агентом. А если уж дело и в самом деле касается наркоты, то им даже рядом стоять и то не в кайф. Потому что иногда случается так, что пацан, которого прихватили за наркоту, успевает скинуть товар, просекаешь расклад? Ну там все, что у него есть. Дозы. Героин. Слышь, друг, ты хоть врубаешься, о чем идет речь, или, может быть, я напрасно сотрясаю воздух?
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Хэнк.
— Ну вот, он-то, значит, наркоту выбросил, а она может запросто упасть тебе под ноги или где-то рядом. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как тебя загребут в участок за хранение, возможно, даже с целью сбыта, если, конечно, в дозах окажется достаточно дури. Так что уж коль скоро ты заметил незнакомого фараона, то бери поскорее ноги в руки и дуй подальше от того места. Давайте сядем здесь. Эй, Мигель, принеси-ка нам три пива. Ладно? Здесь у них хорошее пиво. Тебе понравится.
Они расположились за одним из столиков, и на фоне скромных размеров столешницы руки Фрэнки казались непомерно огромными.
— Значит, ты работаешь на Ральфи, да? — уточнил Фрэнки.
— Можно и так сказать, — согласился Хэнк.
— На мой взгляд, все здесь проще простого, — объявил Фрэнки. — Громовержцам теперь не отвертеться. — Но немного помолчав, он все-таки небрежно поинтересовался:
— Или как?
— Думаю, у нас есть веские доказательства против них, — сдержанно сказал Хэнк.
— Круто. Надеюсь, ты им задашь жару. Если бы меня спросили, кого я больше ненавижу, их или негров — выбор, конечно, не ахти какой — то я выбрал бы Громовержцев. На мой взгляд, они паскуднее.
— А вы что, с неграми тоже не ладите? — спросил Хэнк.
— А то как же. Видать, судьба у нас такая. Мы по уши в этом дерьме, только успевай отбиваться. Макаронники глядят на нас свысока, и черномазые тоже — и куда нам деваться? Мы просто-таки оказываемся меж двух огней. Как будто мы и не люди совсем, а говнюки, выползшие из канализации, врубаешься? Черномазые возомнили себя крутыми, потому что у них вдруг появилась возможность напяливать на себя белые рубашки и галстуки вместо того, чтобы бегать голожопыми и с копьем по джунглям. Но мы — гордый народ. Пуэрто-Рико — это тебе не гребаная Африка с ее вонючими
— Да, — подтвердил Хэнк.
— Пабло Пикассо, — сказал Фрэнки. — Самый великий художник на свете. Я специально ходил в музей, чтобы посмотреть его выставку. Полный улет! И знаешь еще что? В его жилах течет такая же кровь, как и у меня. Это кровь моего народа.
— Ты был в музее на выставке Пикассо? — изумленно переспросил Хэнк.
— Ну да. Гаргантюа тоже ходил со мной. Помнишь?
— А то! Конечно помню. У нас еще тем вечером была разборка с Крестоносцами.
— Ага, точно. Сразу после того, как мы с тобой вернулись из музея.
— А кто такие эти Крестоносцы?
— Банда из Вестсайда, — пояснил Фрэнки. — Цветные придурки, всякий сброд. Мы им тогда здорово надрали задницы. Долго будут помнить.
— Честно говоря, — снова подал голос Гаргантюа, — многие картины этого Пикассо я так и не понял.
— Это потому что ты козел, — спокойно заметил Фрэнки. — И вообще, кто тебе сказал, что ты должен в них что-то там понимать? Все, что от тебя требуется, так это чувствовать их. Тот мужик рисовал их своим сердцем, оно бьется в каждой из его картин. И его можно услышать. Черт побери, ведь он же испанец!
Бармен принес три кружки пива и поставил их перед посетителями, с любопытством поглядывая на Хэнка. Затем он вытер руки о передник и снова вернулся за стойку.
— А лично вы были знакомы с кем-нибудь из ребят? — спросил Хэнк. — Я имею в виду тех, что убили Морреса?
— Я знаю Рейрдона и Апосто, — сказал Фрэнки. — И очень надеюсь, что уж теперь-то этот ублюдок Рейрдон получит по полной программе.
— Почему ты так говоришь?
— Ну, потому что Апосто, он типа того… шизанутый. Ну, типа, если ему сказать, чтобы он, к примеру, утопил в реке свою мамашу, то этот дебил так и сделает. Он вроде как малость того… недоделанный. Или как это еще называется? Слабоумный? Да? — Он выразительно покрутил пальцем у виска. — Это совершенно точно, потому что мой младший брат учится с ним в одном классе, так что уж он-то знает.
— А где он учится?
— В авиационно-промышленном училище, что на Манхэттене. Знаете такое? Вот туда и ходит мой брат.
— И еще твой брат учится в одном классе с Апосто, и от него ты знаешь, что Апосто слабоумный, так?
— Ага. Но вот Рейрдон не такой. Уж этот сообразительный сукин сын. Сам себя он называет Амбалом. Амбал… Ну ничего, этот ублюдок у меня еще получит.
— Почему ты его так не любишь?
— Потому что терпеть не могу вонючих лохов, которые пытаются строить из себя крутых, вот почему. А этот козел — полнейшее ничтожество, — сказал Фрэнки. — И ровным счетом ничего из себя не представляет. Но зато ему ужасно хочется прославиться. Он вбил себе в голову, что мужики из настоящей, взрослой, банды наблюдают за каждым его шагом. И если сегодня он прославится в уличном клубе, то уже завтра ему доверят по-настоящему контролировать весь район. А уж сколько раз ему башку проламывали! Но только все эти разборки — дерьмо. Черт, уж можешь мне поверить, я-то знаю. Ему нужна была репутация, и он ее получил. Так что теперь может со спокойной душой отправляться на электрический стул. И знаешь еще что?