Дело привидений "Титаника"
Шрифт:
Максиму Ивановичу уже почти все было ясно. Мне же пока было вполне ясно только то, что домой хода нет, что оставаться здесь до утра, что придется немедля обследовать этот самый «чертов мост».
Через четверть часа я под неусыпными взорами доктора и урядника благополучно закончил опасный цирковой номер на шатких досточках моста. Никаких подпилов там не было, а получалось, что, расщепившись, обломилась доска под скобой и по таковой причине рухнула вниз.
— Не ломовой же она жеребец, чтобы под ней доски разъезжались! —
Озябши, я достал из саквояжа флажку с коньяком, и мы с доктором сделали пару своевременных глотков.
— Надо было раньше, — довольно крякнув, сказал Варахтин. — Для храбрости.
— Тогда я уж верно за досками б нырнул, пообследовать их там, — пожалел я о своей недоработке.
Пока нас везли обратно, к подъезду усадьбы, я размышлял над тем, как возможный преступник мог заметать следы и как мне утром искать следы именно этой его деятельности, а Максим Иванович продолжал обдумывать дело с другого конца, как истый философ, исследуя причины причин.
— Какой бес погнал этого Обломова в Америку, скажите на милость?! Блажь да и только... Я понимаю, в Италию или в Париж... а в Америку на кой дьявол? Что может погнать туда русского человека, кроме полиции?.. Богатый нашинский увалень устраивает себе и всему семейству туристическую прогулку в Америку... Любопытно, был ли он раньше в том же Париже или нет?.. Короче говоря, собрался он в Америку — и вот начинаются все беды и наказание целого рода. Надо бы для начала покопаться в этих эмпиреях, а не в болоте.
На последнем слове нас слегка тряхнуло, тройка уперлась в какое-то из крылец, и мы, с неохотой выбравшись на скользкий мрамор ступеней, вступили в темные аркады дома.
Аркад там, впрочем, не было, но осталось впечатление, что мы, незваные гости, ведомые каким-то Хароном с фонарем, двигались под высокими арками и сводами замка, давно оставленного людьми. Дом был прямо-таки великокняжеским. Сумрак и опустошенность придавали ему большее величие. Свет фонаря терялся в просторах холодных зал и комнат, мутным отблеском пробегал по багетам огромных полотен, занимавших стены, выхватывал с портретов на мгновение разве что шпору или изящную туфельку, или оборку платья. Лишь однажды, присмотревшись на ходу, я заметил в вышине чей-то грозный взор и мелькнувшую желтизну эполеты. Мебель, покрытая чехлами, громоздилась по сторонам горными глыбами.
— Атлантида да и только! — прошептал редко изумлявшийся Варахтин. — Настоящая Атлантида!
Хароном был один из лакеев. Он провел нас от парадного входа (всё-таки важные были гости!) через дом в один из флигелей, который, как будто только и был жилым. Он устроил нас в теплой диванной и, справившись о всех наших нуждах, вышел. Помню, Варахтин просил кофею, а я — горячего чаю.
Здесь лампа светила веселей, видны были все углы, и я по привычке внимательно огляделся среди шкафов и тусклого сияния книжных корешков, понимая, что вряд ли найду в таком месте какие-нибудь улики.
Нам принесли ужин, вкатили в комнату столик со спиртовкой и чайниками, а потом донеслись ровные и звонкие шаги, и к нам вошел невысокий, ладно одетый и причесанный господин, представившийся доктором, лечащим Анну Всеволодовну.
Та поздняя трапеза началась в молчании. Доктор был подчеркнуто невозмутим, явно ожидая вопросов в полицейском духе, то есть допроса. Мы же соблюдали приличия.
Наконец после второй рюмки Варахтин пригнулся к столу, и я понял, что его терпение иссякло.
— Что же, коллега, вы не скажете нам, в каком теперь состоянии ваша пациентка? — миролюбиво спросил он.
Доктор, с английской тщательностью устраивая себе сэндвич, остро взглянул на Варахтина и искренне вздохнул:
— Пока что куда как неважное. Слишком сильное потрясение. Второе потрясение, заметьте... Вам ведь известно?..
— Известно, — кивнул Варахтин.
— Но сейчас, слава Богу, она заснула наконец. Я решил дать ей капли Шмидта...
— А я бы начал просто с валерьянки на меду... да покрепче, — сказал Варахтин, на что доктор сдержанно улыбнулся.
— Доктор, вы давно знаете свою пациентку? — вступил и я в дело.
— Третий год, — был ответ.
— Она постоянно жила в Перовском вместе с теткой?
— Ну что вы! — даже как-то смутился доктор. — Анна Всеволодовна — воспитанница Елизаветинского института благородных девиц...
— Вот беда-то еще! — так и всплеснул руками Варахтин и снова налил себе рюмку. — Мало кораблекрушения... еще эти прогулки по часам, эти булочки и кисели, старые девы-тюремщицы с нервами и желчью... Совсем барышню погубите!
Доктор посмотрел на меня, словно ища во мне союзника.
— Анне Всеволодовне было позволено пожить с теткой, — добавил он. — У нее не слишком крепкие легкие, а здесь здоровый воздух. Много сосен.
— Для пущего здоровья и болото развели, — съязвил Варахтин.
— Да и погода... — добавил я.
— Погода, заметьте, испортилась только третьего дня, — с достоинством оборонялся местный лекарь.
— Деликатный вопрос. Как вы думаете, девушка любила свою тетку?
Доктор повел бровями и снова сдержанно улыбнулся, чуть покривив губами.
— Мне кажется, что покойная Мария Михайловна была самым близким ей человеком... самой близкой родственницей.
— А сама Мария Михайловна?
— Своих детей у нее не было... Мне кажется, она души не чаяла в своей племяннице... Насколько мне известно, она была строгих правил и за время своего опекунства не растратила на себя ни одного лишнего рубля.
— Покойная вызывала у вас симпатию?
— Честно признаюсь, да! — решительно сказал доктор. — И не только у меня. Можете расспросить всех приличных людей в уезде, которые знали её.