Дело толстых
Шрифт:
Походил Сережа по школьным коридорам, взломал пару дверей и спер из альма-матер стопку чистых тетрадей и пыльное, местами плешивое чучело зеленой мартышки. Глянулась Сереже мартышка, такое чучело, решил он, дивно будет смотреться в его комнате, если вместо пуговичных глаз лампочки от светомузыки вставить.
Вставил. На том и попался.
Впаяли Сереже два года условно (в конце концов, в кабинете директора Сережа не нагадил и химическую лабораторию не разгромил) и отпустили исправляться в том же профтехучилище.
Недели три Тихомиров
Зайди Сережа в любой другой подъезд, не исключено, что за два года исправился бы, стал приличным человеком и незаметно слесарил бы в незаметной автомастерской всю жизнь до пенсии. По пятницам принимал бы с друганами по маленькой, растил детей и умеренно, скорее по природной нервности, чем со злобы, поколачивал супругу.
Но злосчастная Сережина звезда привела его в дом начальника местного отделения милиции, заставила этого начальника зачем-то выйти из квартиры и поймать Сережу в углу над теплой лужей с расстегнутой ширинкой. Схватил ментяра Сережу за шиворот и поволок в родное отделение.
Поплакать бы тогда Сереже, пожалиться, да неученый еще был. Вроде как гордый не ко времени. Вывернулся Сережа из цепких ментовских пальцев, изловчился и, врезав оперу по скуле, пустился в бега.
Опытный легаш поймал Сережу снова, надавал пендалей и засунул в СИЗО.
Да не просто засунул, а сопроводил лично исполненным пендалем и сообщил народу:
— Примите писуна.
И как Сережа ни геройствовал, как ни гордился авторским синяком на скуле гражданина начальника, для слухов и сплетен в СИЗО стен нет. Через несколько часов вся камера знала, при каких обстоятельствах гражданин начальник встретил Сережу.
— Эй, писун, на выход! — обращались к Тихомирову сокамерники.
Вернули Сереже два года, навесили еще полтора за сопротивление властям и отправили в колонию для малолетних преступников с лихой кличкой — Сережа Писун.
Ох и досталось Сереже за такое погоняло от местных зубоскалов! За колючкой развлечений мало, любимая тема — новичков ломать да шутками козырять.
Полгода отважный Писун авторитет выправлял. Четыре выбитых зуба, три сломанных ребра, костяшки пальцев стали одной расплющенной кувалдой. Но дело того стоило. Как только беспредельщик Сережа возвращался из карцера, встречали его уже не прибаутками, а осторожным вопросом:
— Эй, парень, ты чё такой нервный?
Так и осталась за Сережей эта приставка — Нервный. Второй срок за угон машины Тихомиров уже с ней мотал.
А в характеристике, сопровождавшей его по зонам, появилась приписка: «Психика крайне неустойчива, болезненно реагирует на любое, даже случайно оброненное слово с оскорбительным подтекстом…»
С такой неустойчивой психикой — чудо, что Сережа ни разу на мокрухе не погорел. Примеров тому много было, да верные кореша как-то всегда и вовремя остановить успевали. В качестве наглядной иллюстрации может послужить такой случай: ехал как-то Сережа с тремя корешами на таксомоторе. Шофер, как им показалось, непомерную цену за проезд заломил, пацаны, разумеется, обиделись и, не заплатив, на выход двинули. На первый взгляд рядовой казус, с таких бойцов за проезд лишь каждый третий водила таксу получит. Облаяли парни шофера, по шее двинули — и ходу. Но, покидая салон автомобиля, чуткое Сережино ухо уловило, как таксист, опустив голову к рулю, тихонько буркнул: «Козлы».
Через мгновение Сережу, бегающего за таксистом по всему кварталу, ловили все три кореша. Косолапый коротышка таксист, визжа, перепуганным зайцем ломился по кустам. Следом за ним, рыкающий аки лев, ломился Сережа, облепленный корешами на манер трех смирительных рубашек. Смирительные рубашки громко матерились и пугали мирных граждан. Приехавшему позже наряду милиции было что послушать. Бабушки, выгуливавшие внуков, котов, собак и непосредственно себя, щедро поделились впечатлениями.
Таксист, кореша и Сережа к моменту приезда патруля благополучно разбежались в разные стороны.
Но смеяться над Нервным уже давно никто себе не позволял. От немедленной расправы Домино спасло не присутствие в комнате Князя, а то, что Нервный не смог сразу и достаточно в подтекст фразы въехать. Всю доскональную суть он понял позже, пожалуй уже за воротами дома смотрящего.
И от этого почувствовал себя униженным вдвое, — не только не ответил, а даже не понял. Дураком его сделали и на всеобщее обозрение выставили. Объемное слово «эвфемизм» ничего не говорило бывшему двоечнику Сереже Тихомирову.
Через несколько дней после разговора с Гудвином Марта отправилась в ночной клуб на дискотеку. Она давно перезнакомилась с подругами и сестрами приближенных Князя и чувствовала себя в их компании если не лидером, то, по крайней мере, человеком, к мнению которого прислушиваются. Гуляющие по городу слухи о ее родстве с авторитетом сделали свое дело, Марта стала персоной.
Но подруг не было. Близость к верхам имеет одну неприятную особенность: в присутствии Домино девицы придерживали языки — случайно вылетевшее слово могло достигнуть ушей Князя и, вырванное из контекста, нанести вред близкому мужчине.
От этой особой изоляции Марта не страдала. Она предпочитала, чтобы слушали ее (а может быть, слушались), и наслаждалась вниманием.
На ночных тусовках ореол «дочери Князя» охранял ее от домогательств подвыпивших кавалеров. Даже если самому кавалеру имя Князя ничего не говорило — ну, не местный я, пацаны, чего ж тут сделаешь! — поблизости всегда находился человек осведомленный и готовый оказать услугу.
Исключительное положение Марту устраивало. Титул «княжны» делал ее приключения острыми, волнующими и безнаказанными.