Дело толстых
Шрифт:
В юности Марья рыдала в кинотеатрах под песни индийских мелодрам, позже перенесла эти слезы на «Рабыню Изауру». Михаила Валерьевича умиляла наивная реакция жены. Он считал, что женщина не должна стесняться интереса к чужим романам, и, если дочь начинала подшучивать над матерью, всегда упрекал Алену: «Как не совестно. Маме хватает крови и страданий на работе. — Марья Филипповна работала фельдшером в травматологическом пункте, куда каждый день машины скорой помощи свозили всех переломанных, порезанных и избитых, не требующих срочной госпитализации. — Пусть
Но Михаил Валерьевич настроения дочери все же не поддерживал. Он знал, что у его супруги четкий ум хорошего логика и крепкая рука отличного медработника. А сериалы… это так, слезами душу промыть. Ни один раз беседы с женой помогали Валерычу вытянуть из мешанины ощущений суть. Капитан никогда не посвящал Марьюшку в действительный ход служебных мероприятий, свои беседы он начинал иносказательно: «Представь, Марьюшка. Жила-была женщина. И были у нее муж, сын и две близкие подруги. А у мужа, помимо жены, были любовница и хорошая коллекция древних монет. И вот… коллекция пропадает…»
Марья Филипповна готовила или мыла посуду, капитан сидел на кухонной табуретке и в рассказе приводил свои мысли в порядок. Марьюшка переворачивала котлетки, слушала про «жили-были» и иногда, проявляя внимание, задавала вопросы: «Говоришь, дочь одной из подруг в таком-то училище учится? Недавно оттуда наркомана с порезом привезли. Проверь, не продавала ли недавно подруга потихоньку вещи из дома…»
Капитан, поставивший в расследовании на приятелей сына коллекционера, проверял и узнавал, что действительно недавно подруга отправила дочь в дорогую наркологическую лечебницу. То, что дочь прочно сидит на игле, мать скрывала.
Дальнейшее — дело техники. Небольшое давление на несчастную мать — и подруга жены коллекционера признается в краже.
… В понедельник вечером Михаилу Валерьевичу нечего было поведать жене в манере «жили-были». Если только начать так: «Жила-была одна собака. И то, что звали ее Тяпа, сегодня подтвердил ветеринар…»
— Марьюшка, если бы тебе предложили выбрать союзника, кого бы предпочла? Кошку, собаку, волка, сову, бобра, ворону, мышь или цаплю? Есть еще хомяк и зверь неопределенной породы, но они не в счет…
— Я бы сову выбрала, — не отрываясь от экрана, ответила жена.
— Почему? — удивился Тарасов. — Почему не собаку?
Марья Филипповна повернула лицо к мужу и спросила:
— Тебе друг нужен или союзник?
— Союзник, — с запинкой подтвердил Валерыч.
— Тогда сову. Собаки бывают преданны до
глупости, — сказала Марьюшка и уставилась в экран, по которому бегали два темпераментных героя.
Капитан почесал, помассировал затылок и пошел на кухню пить чай и думать.
В полулитровую чашку, почти на треть, налил крепкой заварки, добавил кипятку и вспомнил, как во всех кабинетах его сегодня приглашали чаевничать. Где с сушками, где с печеньем, а где и с бутербродами с икрой.
Итак, сова. Главный бухгалтер фирмы «Гелиос» Ангелина Ивановна Троицкая. Дама глубоко пенсионного возраста.
Возраст и внешность главбуха, надо добавить, более чем сильно удивили Михаила Валерьевича. Попадая иногда по рабочим вопросам на предприятия размаха «Гелиоса», на подобных должностях Тарасов находил людей более молодых, более шустрых и самоуверенных до крайности. «Я вам тут не бумажки перебираю, — говорили манеры главбухов, — а обеспечиваю предприятию львиную долю прибыли».
Подобную заносчивость капитан находил хоть и оправданной, но раздражающей. «Скромнее надо быть, скромнее», — мысленно вздыхал Валерыч и сводил разговоры с подобными типами до минимума.
Ангелина Ивановна данному типажу не соответствовала категорически.
— Михаил Валерьевич, голубчик, я столько лет провела в бухгалтерии, что порой мне кажется — пеленки в моей колыбели были из бумаги, — басисто ухала Ангелина Ивановна, разливая в чашечки зеленый чай с запахом жасмина, и потчевала посетителя. — Кушайте печенье, голубчик капитан, кушайте, это домашнее.
Только что закусивший икрой капитан-голубчик пробовал рассыпчатое печенье с изюмом и орехами и находил его замечательным.
— Вкусно. Сами пекли?
— Что вы, дорогуша! Мне некогда. Это дочь мастерица…
Более словоохотливого собеседника в фирме «Гелиос» у капитана не было. Через десять минут и две чашки чаю Тарасов знал, что у главбуха было три мужа. Первого звали Аристарх, второго Ираклий, третьего Самуил — качественный набор покойных мужей дважды вдовы. Почему дважды, так это потому, что от первого мужа Ангелина ушла в возрасте первой свежести.
Рассказы вдовы о житье-бытье капитан слушал вполуха. Чертил в положенном на колено блокноте карикатуры и пересчитывал чужих мужей, стараясь не сбиться. Скоро рядом с головой совы появилась фигура толстой обезьяны в милицейской фуражке и кителе. Карманы кителя раздувались, из одного торчал рыбий хвост, из второго горлышко винной бутылки — первый муж Ангелины Ивановны разводил аквариумных рыбок, второй кутил шумно, как грузинский князь, — Троицкая распихивала по карманам Тарасова ненужную информацию и вспоминала свою молодость. «С таким багажом по щелям не проползти. Карманы застрянут», — решил капитан и оборвал монолог главбуха. Контакт налажен, пора переходить к делу.
— Ангелина Ивановна, что вы думаете о скандальном происшествии в пятницу?
Круглые совиные глазки за круглыми очочками налились слезками, главбух достала из сумочки тонкий дамский платочек и промокнула им острый клювик, — все, что касалось Ангелины Ивановны, стремилось получить уменьшительно-ласкательный суффикс.
— Ах, какая трагедия. Бедный Тяпа.
Тогда еще капитан не был уверен, что мертвая собака принадлежала Гольдману, и спросил:
— Почему вы думаете, что это именно Тяпа?