Дело Томмазо Кампанелла

Соколов Глеб Станиславович

– Что? Что вы там видите? – раздалось из портативной радиостанции. – Опишите нам. Расскажите. Ведь у нас же радиомост. Нам здесь, да и не только здесь, всем хориновцам, разбросанным по разным точкам Лефортово, очень важно знать, как там у вас? Там, где вы сейчас находитесь. Расскажите нам немедленно!

Курсант-хориновец вновь остановился. Теперь они с Господином Радио стояли на самой середине маленькой площади, что перед выходом из станции метро «Бауманская». Господин Радио уже начинал нервничать и не знал, как ему себя вести. Ему надо было шагать дальше, но вот так вот просто оставить здесь курсанта-хориновца казалось ему невозможным.

Тем временем курсант-хориновец начал рассказывать в радиостанцию свои впечатления от того, что

он видел вокруг:

– Каждая подробность вокруг только утверждает: день совсем кончен. День, в который совсем не все доделано и завершено, который еще очень много остался должен подготовке к завтрашнему, чрезвычайно важному для меня экзамену.

– Ах, черт! Как, в сущности, курсант оказался прав, – проговорил Господин Радио. – Ведь действительно в самом воздухе возле станции метро витает какое-то мощное напряжение. Кстати, у меня тоже сейчас в голове образуется все большее и большее напряжение, потому что успех самой решительной хориновской ночи под ударом. Хориновская революция в настроениях в опасности и может погибнуть. Всюду я вижу знаки этого ужасного напряжения, которое в моей голове становится все сильнее и сильнее.

– Нет, это вам кажется! Это вам кажется! – сказали ему, воспользовавшись радиомостом, другие хориновцы. – Никакого напряжения там на самом деле нет. Просто ваше восприятие действительности искажено тем огромным напряжением, которое все время увеличивается и увеличивается с каждой очередной проходящей минутой в голове курсанта, что самовольно оставил казарму и теперь каждую новую минуту все больше и больше рискует своей курсантской судьбой во имя хориновской революции. Ваше восприятие действительности искажается нарастающим напряжением в вашей голове от того, что судьба хориновской революции под ударом.

– Нет, – не соглашался Господин Радио. – Ничего нам не кажется. Не одни мы с курсантом здесь, возле метро, сведены мучительной судорогой: здесь многие нервничают. Не из-за того ли, что тоже, как и курсант, каких-то дел в своей жизни натворили, вроде того, что в самовольное увольнение пустились. Не из-за того ли, что тоже как-то взяли и разом нарушили привычный, устоявшийся распорядок. Тот, который гарантировал спокойную, сытую жизнь. А они взяли да и слетели с катушек. И вот теперь они делают что-то, что нарушает привычный распорядок их жизни, какая-то революция в их жизни происходит, а сами испытывают страх, потому что уж больно глубоко эта привычка, этот привычный распорядок в их головах сидел и, должно быть, до сих пор еще сидит. И при нарушении этого распорядка возникает в голове такой подспудный ужас и страх, что – берегись! Должно быть, на каждого из прохожих давит свой невыполненный распорядок! Но тогда каждый прохожий по-своему революционер и потенциальный хориновец. Вот такой неисчерпаемый резерв кадров для хориновской революции в настроениях кругом ходит! Особенно в вечернее время, когда все нормальные и добропорядочные граждане уже давно добежали до дома, а на улице бродят только не совсем нормальные и вовсе не добропорядочные. Должно быть… Сверлит, сверлит все сильнее, до навязчивости, до бреда этот невысказанный страх, этот ужас, от того, что нарушили какое-то правило, которое прежде никогда не осмеливались нарушать. Кто-то из прохожих дело свое не сделал, кто-то – время упустил. А вместе с этим временем упустил и всю ту выгоду, которую это время могло принести.

Наступила пауза, а через некоторое время те из хориновцев, что пытались как-то отслеживать то, что происходило с Господином Радио и курсантом-хориновцем, основываясь на том, что те передавали в эфир, услышали:

– Опять ничего не успел! Опять ничего не успел! – непонятно было, то ли это был голос какого-то прохожего возле входа на станцию метро «Бауманская», который случайно улавливала радиостанция, то ли это говорил курсант-хориновец, то ли Господин Радио. Слова доносились так, как будто тот, кто их произносил, находился достаточно далеко от микрофона радиостанции.

Затем раздался голос курсанта-хориновца, описывавшего то, что он видел вокруг себя на маленькой площади:

– Возле «Бауманской» освещено странно. Не в той манере, чтобы создать удобство и яркость, которых в темное время улица лишена естественным образом. Нет, словно, выделяя отличия от дневного времени, – сделать их более мучительными. Ярко светятся витрины и пустые залы закрытых, умерших магазинов – легко можно рассмотреть товар, лежащий на полке в дальнем углу, бесполезный теперь, который никто уж сейчас не может купить. Переливаются вывески задраенных меняльных контор и банков – ничего, никаких денег в них нельзя уже поменять. Одна мысль светится кругом, одно настроение: день мертв, кончен, жди утра! Жди утра, пусть лопнет твоя голова от сознания того, сколько времени впустую ты потерял! Лишь киоски с пивом, вином и водкой работают вокруг для тех, кому уж все нипочем, для тех, кому и некуда спешить, кто готов теперь напиться. Чтоб затрещала голова, чтоб лопнула она совсем и побыстрее и без этого напряжения, от какого-нибудь винного апокалипсиса. От какого-нибудь страшного перепоя! Вечер мертв, кончен, жди утра!

– Черт возьми!.. Курсант-хориновец! Вечер еще не кончен! – раздался из портативных радиостанций слушавших в разных точках Лефортово хориновцев рассерженный голос Господина Радио. – Если вечер кончен, то, значит, мы безнадежно упускаем время, а фактор времени, как учит нас Томмазо Кампанелла, – это едва ли не самый важный фактор хориновской революции в настроениях. Нет, вечер еще не кончен! Вечер только начинается. А впереди еще целая ночь. Ночь, за которую мы многое успеем перевернуть в наших настроениях.

– Перестаньте! День уже мертв, кончен, – не соглашался с ним курсант-хориновец. – Ждите утра. Следующая остановка – это утро. Утро, в которое меня не обнаружится в строю в военном училище. Нет, почему же не обнаружится? – спросил он сам себя. – К утру-то я обязательно вернусь в казарму. Вот только на экзамен я пойду подготовленным отнюдь не так, как надо быть подготовленным к экзамену. Да еще, ко всему, мне будет ужасно хотеться спать. И голова совсем не будет работать. Да-а, этого экзамена мне благополучно не преодолеть!.. А день уже кончен, Господин Радио, кончен! Посмотрите на эти вывески, витрины… Господи, хоть бы что-нибудь произошло, что бы отвлекло меня от этого ужасного осознания сделанной ошибки! Иначе я просто не выдержу. Вася, скажи, есть ли в твоем реферате про Господина Истерика что-нибудь про то, что этот революционер делал в таких ситуациях?

– Он метался! – тут же послышался из радиостанции ответ Василия. – Хватался то за одно, то за другое. Главное – в одну небольшую единицу времени он производил огромное множество всяких действий, каждое из которых могло своими последствиями изменить его настроение. Он не стоял на одном месте. Он лихорадочно, истерично, порой крайне парадоксально и непоследовательно действовал!

– Отлично! Я не стану стоять на одном месте. Я начну метаться. Я начну крайне парадоксально и непоследовательно действовать. Может быть, это поможет мне преодолеть ужасное напряжение, которое существует в моей голове по изложенным причинам, – проговорил курсант-хориновец.

Между тем из радиостанции продолжали доноситься уточняющие вопросы, которые задавали им хориновцы, находившиеся в разных точках Лефортово:

– А люди, что за люди вокруг вас? Да и есть ли они вокруг вас?!

Курсант-хориновец тут же принялся отвечать:

– В иные мгновения площадь становится пуста, как, например, сейчас. Но подождите… Вот кто-то появился. Я чувствую странное напряжение, точно прохожий не идет, а мечется по улице. Причиной тому – часы, что укреплены на фонарном столбе. Их стрелки скрипят недвусмысленно: суткам конец, их нет уже, оставшийся пробег маленькой стрелки – не в счет. Распорядок, нарушенный кем-то собственный привычный распорядок дня. Всюду – знак нарушенного кем-то собственного привычного распорядка дня.