Дело врача
Шрифт:
— Значит, мы не должны никогда подпускать их близко, — заметил я, уловив общий смысл его ярких, но отрывистых речей.
— Правильно смыслишь, ей-ей, доктор! В самую точку смотришь. Никогда не подпускай их близко. Часовые? Прокрадутся мимо. Патрули? Пролезут между. Они так Форбса и Вильсона разделали. Прирезали. Проклятье!.. Но максим против них помогает! Запастись максимами!
Никогда не пропустишь. Поливай очередями все вокруг. Чертовски трудно, правда, узнать, тут они или нет. Ночь стреляешь. Две ночи. Все тихо, пусто. Только боеприпас растратили впустую. На третью они тут как тут, роятся, будто пчелы. Врываются в лагерь, и все. Конец!
Нарисованная им картина не слишком
На следующий день разведчики принесли нам новости из всех остальных лагерей. Ни один не был атакован; но повсюду чувствовалась глубокая, полуинстинктивная уверенность в том, что множество матабеле шаг за шагом подбираются все ближе к нам. Давние импи, своего рода туземные полки Лo-Бенгулы, вновь собрались под рукой своих индун — людей, обученных и натренированных во всех приемах и уловках дикарской войны. На родной земле, среди знакомой растительности, эти первобытные стратеги действуют великолепно. Они знают все о местности и о том, как сражаться, используя ее. Нам нечего было противопоставить им, кроме горстки недавно набранной среди матабеле полиции, нескольких отставных солдат да разношерстной толпы добровольцев, большинство из которых, как и я сам, никогда прежде не держали в руках оружия.
После полудня майор, командовавший ополчением, решил послать наших двух американцев прочесать заросли высокой травы и выяснить, по возможности, насколько близко к нашим линиям подобрались матабеле. Я упросил начальника пойти вместе с ними. Я хотел добыть, если получится, улики против Себастьяна или, по меньшей мере, выяснить, находится ли он еще среди вражеского отряда и чем занимается там. Разведчики сперва посмеялись над моей просьбой; но когда я отвел их в сторонку и намекнул, что обладаю ключом к разгадке того белого предателя, который разжег мятеж, и хочу распознать его, они смягчились и начали обдумывать мою идею.
— Опыт? — спросил Коулбрук в своей лаконичной манере, сверля меня своими острыми глазками.
— Никакого, — ответил я, — но умею двигаться бесшумно и пролезать ползком сквозь дыры в живых изгородях.
Он вопросительно взглянул на Дулитла, который был ниже и толще его и предпочитал преодолевать препятствия напролом.
— На четвереньки! — скомандовал он отрывисто, указав на заросли сухой травы окаймленные колючим кустарником.
Я опустился на четвереньки и проложил путь сквозь высокую траву и переплетенные ветви, стараясь шуметь как можно меньше. Ветераны наблюдали за мной. Когда я вынырнул на поверхность в нескольких ярдах от них, изрядно их удивив, Коулбрук обратился к Дулитлу:
— Может соответствовать. Майор сказал, выбирайте людей сами. В общем, если его сцапают, сам будет виноват. Хочет идти. Пускай идет.
И вот мы втроем отправились в путь. Сперва мы шли в полный рост сквозь заросли, потом, удалившись от лагеря, стали красться, как крадутся матабеле, не задевая метелки-соцветия травы, потому что даже легкое волнение верхушек стеблей могло бы выдать нас зорким и наблюдательным
— Там кафры! — еле слышно шепнул он. Он точно знал это, будто запах почуял.
Мы крадучись пошли дальше, еще удвоив осторожность. К этому времени я уже заметил на холме фургоны и мог слышать, как там переговариваются люди. Я было двинулся в ту сторону, но Коулбрук предостерегающе вскинул руку.
— Нельзя, — сказал он тихо. — Только я сам. Опасно там! Стой тут и жди меня.
Мы с Дулитлом остались ждать. Коулбрук продолжил путь, изгибаясь всем телом в траве словно ящерица, и вскоре исчез из виду. Его гибкости позавидовала бы змея. Мы ждали, напряженно вслушиваясь. Минута, две минуты… Много минут прошло. Голоса кафров доносились до нас из зарослей со всех сторон. Они беспечно болтали, но я ничего не понял из сказанного, поскольку Успел узнать лишь немногие слова языка матабеле.
Казалось, целые часы мы просидели в засаде, тихие и настороженные, как мыши. Я начал подумывать, что Коулбрук заблудился или погиб — так долго он отсутствовал — и нам придется возвращаться без него. Наконец — глухой шорох в траве где-то впереди! Мы склонились к земле: основания стеблей заколыхались, потом стали раздвигаться в стороны — верхушки все время оставались неподвижны! Длинное тощее тело с ловкостью куницы бесшумно проскользнуло сквозь проем. Снова держа палец на губах, Коулбрук подполз к нам. Мы развернулись и поползли прочь. Даже биение собственного пульса казалось нам слишком громким. Мы молчали. Но за спиной у нас слышались громкие вопли и сотрясение ассегаев. Потом кафры устрашающе завыли. Должно быть, они что-то заподозрили — заметили легкое колыхание травы или что-то еще — потому что, продолжая кричать, разбежались широким полукругом. Мы застыли, затаив дыхание. Прошло некоторое время, и шум затих. Преследователи ушли в другом направлении. Мы снова поползли, и только когда спустя много-много минут наконец миновали полосу низкорослых деревьев, позволили себе подняться на ноги и заговорить.
— Как там? — спросил я у Коулбрука. — Вы что-нибудь нашли?
Он утвердительно кивнул.
— Увидеть не смог, — буркнул он коротко. — Но он там, прямо сейчас. Белый человек. Слышал, как толковали о нем.
— Что же они говорили? — взволнованно спросил я.
— Сказали: кожа белая, но сердцем он кафр. Великий индуна, вождь многих импи. Пророк, мудрый предсказатель погоды! Друг старого Мозелекаца [51] . Прогнать белых людей, пришедших из-за большой воды; вернуть землю матабеле. В Солсбери убивать всех, особенно белых женщин. Ведьмы — все ведьмы. Они околдовывают мужчин. Варят для них львиные сердца. Делают их храбрыми через любовные напитки.
51
Просторечно-искаженное имя Мзиликатци (ум. в 1868 г.), прошлого вождя матабеле и отца Лобенгулы.
— Они так и сказали? — ахнул я. — Убить всех белых женщин!
— Да. Убивать всех. Белые ведьмы, все до единой. Молодые хуже всех. Слово великого индуны.
— Однако увидеть его не удалось?
— Подкрался до самых фургонов, близко. Тот тип внутри. Слышал его голос. Говорит по-английски и немножко матабеле. Переводил кафрский парнишка, который был слугой при миссии.
— И какой же у него голос? Похож на это? — И я постарался, как мог, воспроизвести холодный, резкий тон Себастьяна.