Дело взято из архива
Шрифт:
Перминов пошел следом за бухгалтером, рассматривая его старый, потертый плащ, стоптанные башмаки, и вновь подумал: «А ведь тогда этот тип ходил в черном мундире, в сверкающих сапогах, на поясе носил парабеллум…»
— Иосиф Фунт? — полувопросительно-полуутвердительно спросил он, догоняя бухгалтера.
— Да, а что? — видно, уже привыкнув ничему не удивляться, повернул голову Фунт.
— Хочу с вами побеседовать.
— Пожалуйста, — покорно ответил он, даже не поинтересовавшись, кто стоит перед ним.
Они пошли рядом, и Фунт стал рассматривать почву под ногами, словно
— В свое время, когда вы служили в гестапо, вы были в близких отношениях с неким Мишкой Лапиным, — Перминов сделал паузу.
— Не совсем верно, — поправил его тихим голосом Фунт, продолжая смотреть под ноги. — Я не был с ним в близких отношениях. У него были свои друзья, у меня же друзей не было.
— Допустим. Но вы его хорошо знали.
— Знал. И что с этого? — В его вопросе был уже и готовый ответ: Фунт не собирается распространяться на эту тему.
— Откуда он родом? — в лоб опросил Перминов.
— Вам лучше знать: вы власть! — с какими-то жесткими нотками в голосе отрезал Фунт.
— Знали бы, не спрашивали.
Фунт безразлично пожал плечами.
— Как его настоящая фамилия? — снова спросил Перминов, уже чувствуя, что здесь он работает впустую.
— Это официальный допрос?
— Нет!
— Тогда оставьте меня в покое. Лапин его фамилия, — насмешливо процедил сквозь зубы Фунт, и Перминов понял, что бывший гестаповец, если даже и знает что, говорить не хочет.
— Как фамилия той женщины, с которой жил Лапин? — для проверки спросил Перминов.
— Стыдно вам, начальник, беспокоить человека по таким вот вопросам. Думаете, если в тюрьме был, так уж можно и спрашивать, кто с кем жил! Разве я могу знать всех женщин, которые были у него или у какого другого полицейского? — наконец поднял глаза Фунт.
«Когда же это у него успело испортиться зрение? — подумал Перминов, пытаясь заглянуть через толщу стекол в глаза переводчика. — Хотя двенадцать лет заключения…» Оборвав свою мысль на половине, он стал готовить новую атаку.
— Советское правительство поступило с вами довольно гуманно. Ведь на вашей совести осталось немало преступлений. Почему же вы не хотите помочь нам найти Лапина? Или мысль о том, что он ускользнул от наказания, доставляет вам удовольствие?
— Эк, хватились! Через двадцать-то лет! А где же ваша хваленая амнистия? — ему было трудно скрывать насмешку, да он, собственно, и не пытался это делать. Потом вдруг, повернувшись к Перминову, уперся стекляшками очков в его лицо и нарочито вежливым тоном произнес:
— Пардон! Мне нужно спешить домой! Приятно было встретиться и побеседовать. Только чтобы больше к этому не возвращаться, скажу вам сейчас: я ничего, к сожалению, не знаю, кроме себя и своей теперешней жизни. Не могу быть вам полезен!
В последнюю секунду Перминов все же заглянул в его глаза и прочел в них такую злобу, что понял, почему Фунт надел очки. Они прятали черноту его души, а он не хотел, чтобы кто-то заглядывал в его душу, как в глубокий колодец.
Перминов вернулся в комбинат бытового обслуживания и, зайдя в кабинет директора, представился ему сотрудником уголовного розыска. По его просьбе
Поговорив с директором о производстве, выполнении плана, заказов, снабжении, он извинился, что отнял у него время, и распрощался с явно обрадованным директором, как показалось Перминову, плутоватым и хитрым мужичком.
На следующее утро капитан выехал в Озерск.
Крупицы
Женщина вошла в комнату, несмело переступив порог.
— Я вот слышала сегодня Митрофанову объяву, — начала она, всматриваясь в лицо молодого человека в штатском костюме. — Про Мишку-палача говорил он…
— Пожалуйста, проходите, — встал ей навстречу Петренко. Он усадил женщину в кресло и прошел к столу.
— Нас действительно интересует все, что известно об этом человеке. Давайте познакомимся. Моя фамилия Петренко, сотрудник Комитета государственной безопасности.
— Истомина Клавдия Васильевна. Знала я этого… — она поколебалась немного, не решаясь сказать «человека», и, наконец подыскав подходящее слово, добавила: — самого Мишку. Ох, как знала! Такое не забудется до самой смерти! Муж был в Красной Армии, а я жила у его матери. Как-то приходит к нам этот Мишка и лишь порог переступил, сразу подскочил ко мне и зашипел: «Где прячешь мужа, красная сволочь?»
Воспоминания начали волновать женщину, она нервно задвигала руками, стараясь унять их дрожь.
— Просто не могу сейчас вспоминать все это. — Она поднесла платок к глазам. — Я ему говорю, извергу, мол, в ноги бы поклонилась тому, кто мне о нем весточку принесет. А Мишка пронзил меня своими водянистыми глазами и прошипел: «Я тебе сейчас дам весточку! Кто к тебе из леса приходил?» Он схватил меня за волосы, потом как рванет — я и упала на пол. Мать моя закричала на него: «Ах ты, кат проклятый!» Не знала же она, что его в то время люди катом прозвали — палачом, значит. Тут Мишка поднял свою плеть с шишкой на конце, она у него всегда на руке висела, и как заорет на старуху: «Молчать, старая кляча!» Два раза ее по голове ударил плетью, она и сознание потеряла. Потом меня несколько раз полоснул. «Я, — говорит, — еще вернусь и посчитаюсь с тобой!» Поднялась я, к матери подошла. Гляжу, а она уже и не дышит: в висок угодил… Так и убил он мать, а муж с войны не вернулся…
Она посидела немного молча. Петренко ее не торопил, он понимал душевное состояние женщины и ждал, что она может еще вспомнить.
— Вот и вся моя несложная история, — прошептала она. — Найдете его, могу быть свидетелем.
— Вам никогда не приходилось слышать его фамилию или место, откуда он приехал? — задал вопрос Петренко, уже чувствуя, что ничего нужного для следствия он не узнает.
— Нет, никогда.
Петренко поблагодарил женщину, записал ее адрес, пообещал, когда потребуется, пригласить ее.