Дело закрыто
Шрифт:
Хилари вздохнула еще раз и снова положила голову ему на плечо.
— Значит, не веришь. Не понимаю, как ты хочешь на мне жениться, если не веришь ни единому моему слову.
Генри поцеловал ее, что было проще всего и ни к чему не обязывало. Освободившись, Хилари добавила:
— Лично я ни за что не стала бы целовать человека, которого считаю лжецом. Но, видно, мужчины иначе устроены. И вообще, я слишком устала, чтобы сейчас ссориться.
— Я не думаю, что ты лгунья.
— Да? А что же ты тогда думаешь?
— Мне кажется, у тебя было сотрясение. Ты ударилась головой, а все остальное приснилось тебе, когда ты была без сознания.
— Да нет же! Генри, ну почему ты такой? Я начинаю казаться себе Терпеливой Гризельдой, что до сих пор с тобой не поссорилась. По-моему, я заслуживаю всяческого восхищения. По-твоему, надеюсь, тоже. Полагаю, нет смысла рассказывать тебе, что было дальше, раз ты все равно мне не веришь.
Генри немного покачал ее на коленях и сказал:
— Продолжай.
И Хилари продолжила — очень тихо и робко, — почти прижимаясь губами к его уху:
— Конечно, если такой человек, как Генри-Не-Даст-Соврать говорит, что это был сон, мне остается только с ним согласиться. Так вот, в этом самом отвратительном из всех снов, какие я только видела, они уложили меня перед машиной на дорогу и собрались давить. В голове у меня была такая каша, что я наверняка позволила бы им это сделать, но, когда хлопнула дверца машины, это почему-то подействовало на меня как выстрел стартового пистолета. Я тут же подняла голову, увидела приближающуюся машину и бросилась в сторону, угодив в самую колючую изгородь во всей Англии. Потом я свалилась в какую-то заросшую кустарником яму, спряталась там, а когда им надоело меня искать и они уехали, вылезла оттуда и пошла дальше. Возвращаться на дорогу я побоялась, поскольку не знала, что это всего лишь сон, и думала, что меня могут там поджидать. Поэтому я отправилась в другую сторону, набрела на какую-то колею и шла по ней, пока не ударилась о калитку. За ней оказался дом; я его обогнула и, заглянув в окно, увидела там миссис Мерсер, распивающую чаи.
Генри чуть отстранил ее и заглянул в лицо.
— Хилари! Ты что, издеваешься?
Хилари печально покачала головой.
— Я не настолько умна. В общем… О Генри, это было чудовищное разочарование, потому что сначала она разозлилась, а потом принялась говорить то же, что в поезде.
— То есть?
— Ну, чтобы я уходила, пока цела, и что она боится пускать меня внутрь, потому что он вырежет ей сердце. Он — это, понятно, Мерсер. А уж как она при этом выглядела, даже вспоминать не хочется. Правда, я тоже не чувствовала бы себя в особенной безопасности, оказавшись в уединенном коттедже с Мерсером, который подозревает, что его хотят сдать, а она едва это не сделала. Помнишь, она говорила мне в поезде, что пыталась увидеть Марион во время суда? Ну, я слегка на нее нажала, и она совсем уж было раскололась, а потом вдруг передумала и заявила, что все равно уже слишком поздно. А когда я ухватила ее за руку — вся эта беседа происходила через раковину, — расплакалась и начала причитать, что не может больше молиться и что все было бы по-другому, сумей она повидать Марион, только тогда Мерсер наверняка бы ее убил и она отправилась бы прямиком в ад. А я поклялась, что ни за что не уйду, пока она все мне не расскажет, и пригрозила, что, если она будет с этим тянуть, вернется Мерсер, и тогда нам обеим не поздоровится. После этого у нее сделалось такое лицо, что у меня мурашки по спине поползли, а она еще добавила, что если он вернется, то непременно меня убьет — скорее всего, хлебным ножом — и скажет, что это она сделала, и ее схватят и упрячут до конца ее дней, потому что он всех убедит, что она сумасшедшая.
— Сумасшедшая и есть, — сказал Генри. — Нашла кому верить!
Хилари невесело рассмеялась:
— Сумасшедшая где? В моем сне или в жизни? Ты, кажется, забыл, что я просто рассказываю тебе свой сон — или то, что ты считаешь моим сном. И в моем сне она была вовсе не сумасшедшей, а просто до смерти напуганной, и, поскольку это все же мой сон, кому лучше знать, как не мне? В любом случае потом я спросила ее об этом напрямик.
— Спросила о чем?
— Ну, сумасшедшая она или нет. Что-то в таком духе. А она ответила, что ни в коем случае, хотя это чудовище — Мерсер опять же — действительно сводит ее с ума. Потом расплакалась в три ручья и заявила, что хочет умереть. И как раз в тот момент, когда мне казалось, что она совсем уже готова рассказать мне все, что только знает, она вдруг замкнулась, как устрица, вырвала руку, сбежала от меня на кухню и захлопнула дверь. Не знаю уж, сколько миль я отшагала после этого, прежде чем попала в Ледлингтон, но, когда я увидела первый фонарь, клянусь, я с трудом удержалась от того, чтобы его не расцеловать.
Генри молчал. Он пытался понять, что в истории Хилари было правдой, а что — следствием сотрясения. Как это представлялось ему, Хилари свалилась с велосипеда и, оглушенная, направилась куда-то через поля. Если она действительно видела миссис Мерсер, та говорила на редкость странные вещи. Только вот неясно было, существовала миссис Мерсер в действительности или все это Хилари лишь привиделось? Его первоначальная уверенность в последнем успела значительно пошатнуться. Хилари вовсе не выглядела как человек, перенесший сотрясение мозга. Она не путалась и не выглядела сонливой или возбужденной — она выглядела уставшей. Уже одно то, что она не пришла в ярость и не бросилась сломя голову на защиту своей истории, поколебало его уверенность больше, чем что бы то ни было еще. Хилари с ее взрывным характером не пришла в ярость — она просто отстаивала свою историю со спокойствием, на редкость убедительным.
— Ты все еще мне не веришь? — раздался вдруг голос у него над ухом. В голосе отчетливо звучали негодующие нотки, но в целом он был подкупающе нежным. Генри нравились нежные голоса. Он тут же растаял.
— Хилари.
— Да, милый?
— Я что хотел сказать. Как бы это получше выразить… В общем, ты точно уверена, что все это было на самом деле?
— Вот те крест!
— И ты уверена, что это тебе не приснилось?
— Абсолютно. Генри, все это случилось на самом деле.
— Ну хорошо, допустим, это случилось. Не знаю, так это или нет, но — допустим.
— И что именно мы допустим?
— Давай вернемся к столкновению. Ты говоришь, в машине, которая пыталась тебя сбить, было двое мужчин?
— Двое, — твердо ответила Хилари.
— Ты их видела?
— Нет.
— Тогда откуда ты можешь знать, что их было двое?
Хилари торжествующе показала ему язык.
— Потому что они меня поднимали. Один взял меня за плечи, а другой — за ноги. И потом, они разговаривали. Я же тебе говорила! Один из них сказал: «Быстрее! Пока она не очнулась». Не думаю, чтобы он говорил это мне.
— А ты узнала голос?
— Нет, — с искренним сожалением призналась Хилари. А как все было бы просто замечательно, если бы она узнала голос Мерсера и могла бы подтвердить это под присягой! Но она не узнала, не могла подтвердить и вынуждена была в этом признаться, к слову сказать, еще больше убедив Генри, что это ей не приснилось, потому что в противном случае она непременно бы приписала голос Мерсеру.
Генри нахмурился и спросил:
— Ты слышала только один голос?
— Да. Но несли меня точно двое. Принесли на дорогу, бросили лицом вниз и забрались в машину, чтобы меня переехать.
Генри заметно посерьезнел. Жутковатый сон, если это, конечно, сон. А если нет? Ему вдруг показалось, что он идет над пропастью по мосту, который может в любую секунду рухнуть. Он уже ощущал, как дрожит под его ногами опора, готовая обрушиться при следующем же его шаге. Если на жизнь Хилари действительно покушались, для этого должны были быть очень серьезные причины. И, хотя сама попытка не удалась, причины остались. И если они смогли подтолкнуть кого-то к убийству один раз, не значит ли это, что будет и второй? Он взмолился, чтобы все это оказалось лишь дурным сном.