Дело
Шрифт:
— А я сегодня подумал: очень все-таки удачно получилось, что Эллиот здесь. Эллиот — юрист по образованию, к нему-то и нужно обратиться за юридическим советом. Вот именно.
— Откуда вы вообще узнали, что я здесь?
— Ага! У меня есть свои осведомители, у меня есть свои осведомители! (И откуда такой глубокий старик мог набраться жаргона сороковых — пятидесятых годов, вроде этой фразы или таких выражений, как «в ударном порядке», с удивлением подумал я.)
Он довольно погладил бороду и спросил:
— А вы знаете, Эллиот, почему я подумал о вас сегодня? Вот кто мне нужен, подумал я. Нет, трудно ожидать, чтобы вы догадались, в чем тут дело. Ну так вот — я только что
«Сообщение» оказалось не чем иным, как циркулярным письмом Фрэнсиса Гетлифа. Я передал его Гэю, который извлек откуда-то из недр своего кресла лупу.
— Вот оно! «Всем членам совета колледжа!» Нет, мне это не нравится. Я считаю, что мне можно было бы послать и отдельное письмо. Вы не думаете? Вместо подписи инициалы — «Ф.-Е. Г.». Я проверил список членов совета и выяснил, что это должен быть молодой Гетлиф. «Всем членам совета колледжа!» Эти молодые люди не слишком-то внимательны. Вот именно! Впрочем, сейчас не время думать об «amour propre» [8] . Вопрос очень серьезный, Эллиот, очень серьезный.
— Вы хотите сказать, — спросил я, — что вы обеспокоены тем, что пишет Гетлиф?
8
суета, тщеславие (франц.).
С хитрецой и, я бы сказал, несколько свысока Гэй ответил:
— У меня есть совершенно особая причина быть обеспокоенным тем, что пишет Гетлиф.
— Иными словами, вы хотели бы помочь составить большинство?
— Э-э, нет, мой милый! Вы что думаете, я на своем веку не видел подобных воззваний? Пусть этими мелочишками занимаются люди помоложе. Если им нужно сколотить большинство, это их дело. Я предоставляю им самим разбираться в своих сварах. Уверен, что они прекрасно справятся. Молодежь у нас отличная. Гетлиф — отличный молодой человек. Браун — тоже отличный молодой человек. Нет, нет, я не собираюсь принимать ничью сторону в мелких разногласиях между членами колледжа. Пройдет несколько лет, и все встанет на свое место. Нет, мой милый, суть дела совсем не в этом!
— В чем же суть дела?
— Я хочу обратить ваше внимание на одну весьма примечательную особенность этого сообщения.
— Какую именно?
— Подойдите сюда и взгляните. Вот так, через мое плечо. Вы видите эти слова: «Суд старейшин»? Вы совершенно уверены, что их видите?
Я сказал, что вижу.
После того как я несколько раз подтвердил это, он позволил мне вернуться к своему креслу.
— Так! И что это вам говорит?
Я в замешательстве покачал головой.
— Ну, как же так? Это называется, что вы в курсе дела? И это говорит мне юрист? Скажите, кто самый старшин член этого колледжа?
— Вы, без сомнения!
— Вот именно! И в этом-то и есть суть, мой милый. Не кажется ли вам странным, что, когда суд старейшин заседал, — я полагаю, что заседал он по поводу этой неприятности с Гетлифом, хоть это в данном случае совершенно неважно, — так вот, не кажется ли вам странным, что никто не пригласил меня занять принадлежащее мне по праву место?
И Гэй вскинул свою величественную голову.
— Я бы никогда не подумал… — начал я.
— Но вы должны были подумать. Вас не удивляет, что меня не только не пригласили занять принадлежащее
9
здравом уме (лат.).
Я старался успокоить его, но Гэй, у которого с плеч свалился шарф, перевел дух и продолжал:
— Вот тут-то вы мне и понадобились, Эллиот, — торжествующе крикнул он. — Скажите, имею или не имею я право заседать в суде старейшин, пока сам по доброй воле не подам в отставку?
Я ответил, что мне нужно перечитать устав.
— Скажите, лишили они меня места без моего согласия или нет?
— Похоже на то.
— Скажите, будет или не будет известен всем членам колледжа факт лишения меня места?
— Во всяком случае, некоторым из них…
— Скажите, будет или не будет этот факт означать, что, по мнению ректора и его советников, я больше не нахожусь в compos mentis?..
— Не обязательно…
— Он будет означать как раз это и ничто иное. Мое доброе имя опорочили, Эллиот! И вот поэтому я намереваюсь законным путем потребовать удовлетворения.
Я ждал чего угодно, но только не этого. Стараясь привести его в лучшее расположение духа, я сказал, что на языке юридическом это нельзя назвать опорочением доброго имени. Но Гэй не хотел приходить в хорошее расположение духа.
— Надеюсь, что есть еще справедливость в Англии… Помните Фридриха Великого: «Есть еще судьи в Берлине!» Отличный город Берлин — я получил там почетный диплом. Я абсолютно уверен, что никто не имеет права безнаказанно портить человеку репутацию. И это в такой же мере должно относиться к людям, имеющим кое-какие заслуги, как и ко всем остальным. Да, должно! Не дать человеку занять место, принадлежащее ему по праву, значит, мой милый, поставить под сомнение его пригодность, а я твердо убежден, что безнаказанно высказывать сомнение в чьей-то пригодности нельзя.
Он уперся на своем. Я невольно подумал, что он может и не забыть об этом. Интересно, как далеко успеет он зайти, прежде чем его остановят, размышлял я с тайным schaden freude [10] по адресу Артура Брауна.
— Если я возбужу против них дело, — говорил Гэй, — это будет всем делам дело!
Я сказал, что вопрос этот очень сложный.
— Очень уж вы деликатны, теперешние молодые люди!
Гэй посмеивался довольно и ехидно, и, как ни странно, в ехидстве его отнюдь не было ничего старческого. Я был поражен запасом энергии, которую он таил в себе. Казалось, от одной мысли о возможной тяжбе он помолодел лет на двадцать.
10
злорадством (нем.).