Демобилизация
Шрифт:
Они опять тихо лежали, боясь расплескать каждый свое.
"Что он думает?
– представляла Инга.
– Наверно, надо ему сказать, какой он... Или он сам знает? Ночью, в темноте в нем меньше комплексов. А как им не быть, если он лежит под одним одеялом с женщиной, которая влюблена в его брата. Бедный технический лейтенант! Но как все же хочется знать, что он обо мне думает! А может, вовсе ничего не думает. Просто рад, что я пришла, и боится, что сейчас уйду. Интересно, расскажет ли Алексею Васильевичу? Мужчины болтливей нас. Ну и пусть!.. Мне сейчас хорошо, и завтра будет хорошо, а захочу - и послезавтра,
"Или ему все равно с кем?..
– тут же перебила себя.
– Ведь спал же он на юге с этой, похожей на обезьяну, конькобежкой. Конечно, это была она, почему-то только сейчас догадалась Инга, вспоминая женщину в красной куртке, которая три недели назад, поглаживая ушибленную ногу, переговаривалась через сугроб с доцентом.
– Нет, я не могу сказать ему, что люблю его, потому что это не так. Но я хочу приходить сюда и не хочу никаких сложностей".
– Вы курите?
– спросила вслух.
– Вообще-то да...
– смутился он, удивляясь своему голосу.
– Тогда дайте.
Ей не столько хотелось курить, сколько посмотреть на часы. Лейтенант перегнулся через нее и достал из кармана лежавших на полу бриджей начатую пачку "Астры" и спички.
– Не знал, что ты куришь, - всунул ей в губы сигарету.
– Балуюсь, - улыбнулась она и при свете вспыхнувшей спички разглядела круглый циферблат его "Победы". Было без чего-то одиннадцать.
Два красных огонька не освещали ни тел, ни комнаты. Курчев и Инга по-прежнему не видели друг друга. Он курил жадно, в полную затяжку, и красный огонь почти на глазах отползал к его губам, которых тоже не было видно.
– Давай лучще выпьем. Там еще есть, - сказал он, докуривая до самых пальцев.
– Давай, - сказала впервые "ты".
Он взял у нее недокуренную сигарету, перешагнул через женщину, ощупью нашел стол и на нем бутылку и кружку.
– Чёрт, чашки не найду. Ладно, из горлышка...
– сказал, садясь на матрас.
– Зачем? Лей себе, а мне оставь самую чуть. Мне идти скоро.
– Ну вот...
– только и выдохнул он, и стало слышно, как плескает водка в дно солдатской кружки. Он сделал два больших глотка и передал ей жестянку.
– Секреты твои узнаю, - засмеялась слишком смело и звонко для такой темной и тихой комнаты.
– У меня нету, - нахмурился он.
– У меня - тоже, - она бодро выпила. Водка после сигареты показалась приятной.
– У меня тоже никаких секретов. Просто обещала тетке, что скоро вернусь и вот...
– она помедлила и лейтенант, не видя ее, подумал, что она сейчас зябко поводит плечами, но она вместо этого потерлась лбом о его плечо и тихо весело добавила: - И вот осталась у тебя... Думаешь, самой подыматься охота?
Они вышли совсем не тотчас, и если бы доцент не сел в троллейбус, а как прежде Бороздыка - постоял немного в Докучаевом, он увидел бы, как они медленно, то и дело останавливаясь и целуясь, поднимаются по горбатому переулку.
– Ты же взрослая, - сказал лейтенант, не пуская ее в подъезд.
– Ну оставь записку. Придумай чего-нибудь.
– Я завтра приду, - отвечала Инга. Она устала, но ей было жаль лейтенанта да и жаль было с ним
– Иди. А я тут до утра ждать буду, - сказал серьезно.
– Что ж, попробуй, - улыбнулась и вошла в парадное.
– Нет, нет, не заходи, прошу тебя, - крикнула, взбегая по лестнице.
Ей было весело. Она открыла ключом квартиру, увидела полоску света из-под двери своей комнатенки. Впрочем, полоска тут же исчезла: очевидно, услышав, что племянница явилась, Вава тотчас притворилась спящей.
Тихо насвистывая мелодию из американского фильма, который видела днем, но вспомнила о котором только сейчас, Инга прошла в ванную, щелкнула выключателем, взяла коробку спичек и хотела зажечь газ, но спички отсырели и никак не загорались. Тогда она вышла в кухню и взяла новый коробок со стола Полины, который придвинут был к самому окну. За окном качался фонарь и, на миг остановившись с коробком в руке, Инга посмотрела на этот нервный вздрагивающий фонарь и увидела внизу, на другой стороне переулка, лейтенанта, который, сунув руки в карманы шинели, стоял и глядел на верх их дома.
"Вот так да", - подумала не сердясь, вошла в ванную, зажгла колонку, разделась и встала под горячую струю воды. Левая грудь чуть вспухла, но пятно от поцелуя было не очень заметно, потому что лейтенант впился в темный сосок.
– Вот и вас полюбили, - сказала Инга зацелованной груди, плечам, ногам, по которым сейчас сильно била обжигающая душевая вода.
– Вот, засмеялась, - и полюбили.
Все это - и длинные ноги, и маленькие груди, и вовсе незаметный живот - ей и раньше нравились, но она сомневалась, так ли уж права, считая их привлекательными. Стоявший сейчас под фонарем на ветру и холоде Курчев, сам того не зная, доказывал ее правоту.
"Но может быть, он не разглядел. Темно было... Неужели всю ночь будет стоять или все-таки уйдет?
– улыбалась, растирая тело длинной, похожей на белый хлебный батон, губкой.
– Вот чудак. Или его Бороздыка караулить научил? Нет, Бороздыка стоял наверняка. Знал, что встретит".
Она закрыла горелку и завинтила воду.
"Надо спуститься и сказать, чтобы не ждал, а то замерзнет, - сказала, быстро одеваясь.
– Да, но ведь я выстирала чулки!" - вспомнила, пошла в комнату и вынула из шкафа другие, самые дорогие и лучшие.
"Вава, со мной все в порядке. Не скучай и не расстраивайся. Вернусь завтра или чуть позже. Если предки позвонят, скажи - за городом. Лобзаю. Инга." - написала на листе бумаги и прислонила его к настольной лампе.
Закутавшись поверх выворотки в толстый серый платок, она тихо отперла дверь и спустилась в переулок.
– Вот простужусь и тебе же совестно будет, - сказала обнявшему ее лейтенанту.
18
Шахматный матч начинался в пять часов вечера, и Варвара Терентьевна заняла свое роскошное семнадцатирублевое кресло в девятом ряду еще за сорок минут до начала, как только открыли двери. Зал наполнялся неспешно. Старички, школьники, несколько инвалидов с костылями, несколько горбатых калек. Потом замелькали фотокорреспонденты с мигалками. На сцену под большую почти трехэтажную шахматную доску выкатили юпитеры. Начало рябить в глазах, и Варвара Терентьевна то и дело вздрагивала и морщилась.