Демократия по чёрному
Шрифт:
Дикий многоголосый крик колыхнул жаркий африканский воздух, а пулемётчики, получив команду, открыли одновременно огонь. Первая очередь прошла высоко над головами вражеских рядов местных аборигенов. Вторая очередь ударила им под ноги, и люди побежали. Порядок, организация, всё было забыто.
Короткая очередь, в самый центр смешавшейся от ужаса и отчаянья толпы, довершила разгром. Войско перестало быть таковым. Все кинулись спасать свои шкуры, а мои воины бросились их ловить. Преследование продолжалось до самого вечера.
Захватив
Величие кабаки должен был подчеркивать дом для приемов, входивший в дворцовый комплекс, обнесенный изгородью, лубири. Дом для приемов представлял собою круглую постройку, высотой до тридцати футов, с конической крышей, под небольшим уклоном спускавшийся до самой земли, и опирающийся на деревья, вместо колонн.
Изнутри дом был отделан белыми стеблями тростника. Пол был покрыт свежим, душистым сеном. Кабака восседал на троне из светлой древесины, покрытом леопардовой шкурой. Его окружали, вооруженные ружьями, гвардейцы и многочисленные придворные.
Междоусобица королей Уганды, и борьба с Лугардом основательно проредили ряды его гвардейцев и придворных. Остановившись в бывшей резиденции кабаки на сутки, я оставил всё награбленное под охраной сотни Жало, и отправился повторно завоёвывать столицу Буганды — Эктеббе.
Там готовился к «горячей» встрече второй товарищ… недовольный моей узурпаторской властью, катикиро Каггва, тот ещё хитрожопый «фрукт», принявший протестантство, и выбравший целиком и полностью сторону англичан. Но в уме и организаторских способностях ему не откажешь. В общем, надо брать его… в плен. Пока он мне тут кинжал из английской стали не выковал, и в спину не вонзил.
Мы двигались налегке, оставив и пленных и трофеи в резиденции. Моя репутация унгана, колдуна, «святого» воителя, и вообще, не пойми кого, работала на меня как бульдозер на стройке, сгребая всё в одну кучу.
Собранное против меня войско, состоящее на этот раз из протестантов, и временно объединившихся с ними католиков, было никак не меньше двадцати тысяч. Что сказать, ставки возрастали! Но со мной на этот раз уже путешествовал «циклоп»!
Прострелянный насквозь, череп мусульманского вождя Мбого, был мумифицирован в масле и отварах и закопчён под испепеляющим солнцем, после чего вывешен на очередной пике, где обозревал мир третьим глазом, в середине лба. Четвёртый враг обрёл покой возле моего копья.
Сотник Наобум, верховный вождь Уука, наглый шаман, и вот теперь Мбого. Компания жаждала пятого компаньона, и теперь только от Каггвы зависело, будет ли он пятым.
Без сомнения, пика с головой Мбого давно была замечена всем противостоящим мне войском, а информация об этом доложена первому советнику, неизвестно кого.
Вот плохо я короновался, без
Но добрый я… негр. Я же русский, хоть и негр. Никто меня не любит, пулями бандитскими голубят. Кинжалы норовят воткнуть, яду в кофе плеснуть. Кстати о кофе, и где он? Пока не пробовал, арабы прячут, и пьют сами втихаря. А не арабские ли там друзья, в бурнусах меж шеренг снуют, винтовки неграм раздают?
Войско выстроилось по привычному алгоритму, охватывая нас с флангов, и зажимая в небольшой долине между холмов, на которых засели, вооружённые винтовками, воины катикиро Каггвы. Словно океанская волна, колыхалась перед нами масса вражеских воинов. Поблескивали над их головами лезвия копий, блестели металлом обнажённые сабли и древние мечи.
Вершины холмов окутались белым дымом, после залпа из винтовок. Один из моих штандартов, с изображением красной задницы павиана с торчащим хвостом, пошатнулся. Но штандарт был тут же перехвачен другим, из рук раненого воина.
В ответ, мои стрелки стали палить залпами по холмам, вступая в перестрелку с врагами. Многотысячное войско дрогнуло, и ринулось в атаку, всё больше и больше ускоряя шаги, пока, наконец, не побежало, вводя себя в боевой транс агрессивными выкриками.
Эхо диких криков повисло между холмами. Мамба, Мааамба — орали в ответ мои воины, стреляя и порывистыми движениями передёргивая затворы винтовок, посылая один патрон за другим.
Я взялся за ручки пулемёта, и, содрогаясь от ярости, открыл из него огонь, надавив на гашетки. Пулемёт, словно уловив мою ненависть, затрясся в порыве злости, выплёвывая из себя пули. Второй номер пулемётного расчёта не успевал распаковывать коробки и вставлять в патроноприёмник следующую ленту, другой воин, без устали, подливал кипящую воду в кожух охлаждения.
Я не замечал ничего и никого вокруг, мстительно нажимая на гашетки, и убивая бежавших мне навстречу противников. Боевое безумие длилось недолго. Сначала дрогнули убиваемые шеренги мчавшихся навстречу смерти воинов, а потом, раскалённый ствол пулемёта, из-за жары и стрельбы не успевая охлаждаться, стал попросту плеваться пулями, из расширившегося ствола.
Эффективность стрельбы упала, и я прекратил стрелять, опустошённо наблюдая за улепетывавшими вовсю угандийцами, и трупами убитых и раненых, лежавших в нелепых позах там, где застал их смерть. Раненые кричали и молились всем богам, проклиная меня и своих вождей, пославших их на смерть.
Я отдал приказ атаковать. Пристегнув штыки, мои сотни бросились в штыковую атаку, оглушительно крича «Мамба», чем окончательно сломили сопротивление врагов. Врубившись в их отступающие ряды, они перекололи небольшие кучки ещё сопротивлявшихся, и стали массово брать в плен противников. Сражение завершилось.