Демократия (сборник)
Шрифт:
Сознавая, что все им сказанное войдет в историю, Бэрден ответил, что Диана необычайно счастлива в браке и в данное время занята…
— Журналом, я знаю! Я едва не лишилась чувств, увидев их первый номер, такой крайне политический…
К ним подошла Фредерика.
— Миссис Барбур, какой сюрприз! — Фредерика даже не пыталась притвориться неудивленной, увидев Элен Эшли Барбур среди гостей.
— О, миссис Сэнфорд, я впервые на таком роскошном приеме! Какой павильон, а сколько необыкновенных встреч!
— Блэз хочет поговорить с вами, дорогой. — Фредерика повернулась к Бэрдену. — Простите, миссис
— Но ведь она работает у Блэза.
— Ненавижу репортеров светской хроники, даже своих собственных. — В этот неподходящий момент, отделившись от двух адмиралов, к ним подошла Айрин Блок.
— Дорогая миссис Сэнфорд, какой замечательный f^ete [85] ! Я пришла с адмиралом Чини, — добавила она предусмотрительно.
85
Праздник (фр.).
— Рада вас видеть. — Фредерика нахмурилась, хотя хотела улыбнуться. — Питер здесь, — добавила она, надев на лицо трагическую маску.
— Знаю. Я его видела. Какой успех имеет наш журнал! Вы видели журнал, сенатор? Что я говорю, конечно, видели благодаря Диане, une jeune fille tr'es raffin'ee [86] . Но не буду отнимать вас у гостей, миссис Сэнфорд. — Она изящно повернулась спиной к адмиралам, словно этот день всецело принадлежал ей, в том числе и победа на западном фронте.
86
Весьма рафинированной молодой особе (фр.).
— Это просто беда, — прошептала Фредерика, крепко сжимая руку Бэрдена, — никому теперь не запретишь бывать здесь.
— Конечно, если вы держите открытый дом. Сами виноваты.
— Это Питер виноват. Я принимаю ее ради него.
— Мы должны благодарить вас за это. Диана тоже пользуется благодеяниями Айрин… плодами ее богатства и светского честолюбия.
Фредерика вдруг остановилась и посмотрела Бэрдену прямо в глаза:
— Диана разводится?
— Я об этом ничего не знаю. — Он говорил чистую правду, но голос его звучал фальшиво.
— Я слышала, что разводится. Я также слышала…
— …что Питер и Диана?
— …да. Он слишком молод. А вот и Блэз.
Бэрден вдруг почувствовал себя оскорбленным. Хотела ли она сказать, что Диана недостаточно хороша для Питера? Он выкинул эту мысль из головы. Конечно, она имела в виду только то, что сказала, но даже если так, он стал вдруг таким легкоранимым в последнее время, всюду ему чудилось ущемление его прав и пренебрежение к нему, чего и в помине не было.
Но Блэз, к счастью, и не думал обращаться с ним, как с закатившейся звездой; в худшем случае он, казалось, относится к Бэрдену, как к солнцу во время короткого затмения, ублажая его мыслью о том, что, лишь только пройдет лунная тень, снова наступит свет. Движением руки он отстранил собеседников и притянул к себе Бэрдена. Позади них вентилятор лениво разгонял теплый воздух.
— …турне для продажи облигаций военного займа… губернатор… все устроено… а что вы?
Бэрден сказал именно то, что от него и ожидалось:
— Я там буду, конечно. —
— Мы хотим сделать так, чтобы никто не выступил против него на первичных выборах. — Это «мы» прозвучало для Бэрдена как удар ножом в спину. Какое право имеет Блэз, вашингтонский издатель, говорить «мы», когда речь идет о политических делах его родного штата?
— Но как это можно сделать? — слабо откликнулся Бэрден. — Нынешний конгрессмен захочет сохранить свое место. Это честолюбивый человек, не старый к тому же.
Слово «старый» начинало преследовать Бэрдена. Во время последних выборов его называли старым, хотя для самого себя он оставался точно таким же, каким был, когда впервые приехал в Вашингтон с двумя плетеными чемоданами. Он зарезервировал номер в гостинице на полпути между вокзалом и Капитолием, где в ясный полдень, дрожащий от волнения, он был подведен к сенатской трибуне старшим сенатором штата, уже давно умершим, для принесения присяги, и Китти, в громадной шляпе с птичкой и бумазейном полосатом платье с буфами, с гордостью наблюдала за ним с галереи. Старый!
— Мы позаботились о нем. — Бэрдена снова всего передернуло от боли при этом «мы», но он продолжал улыбаться. — Есть вакантное место федерального судьи. Он не прочь получить его. Как мне доносят мои лазутчики, президент назначит его на этот пост только в том случае, если вы и Момбергер…
— Конечно, я буду его рекомендовать, — сказал Бэрден, который уже раньше пообещал пост судьи другому человеку.
— Ну вот и прекрасно! Я всегда знал, что мы можем на вас рассчитывать! — Блэз похлопал его по плечу. — С Момбергером затруднений не будет. Итак, все ясно. Наш мальчик победит!
Бэрден нашел утешение в том, что ни про кого никогда нельзя с уверенностью сказать «наш». Время еще проучит Блэза.
Камни, торчащие из земли, под террасой, нависали над крутым обрывом. Еще ниже бежала река. Устроившись на камнях, в глубокой задумчивости подперев свою тяжелую голову маленькими кулачками, сидел военный корреспондент Гарольд Гриффитс. Сзади к нему бесшумно подкрадывался Питер. Он хотел напугать Гриффитса, и это ему удалось. Гарольд вскочил на ноги, посмотрел на него расширившимися от испуга глазами.
— Питер! Ради бога, никогда этого не делай! — Он прижал одну руку к сердцу, другую протянул Питеру. — Когда кто-нибудь крался в джунглях, это было по-настоящему опасно.
— В наших джунглях не менее опасно, — сказал Питер, пародируя театральные интонации Гарольда.
— Там речь шла о наших жизнях. — Гарольд был невосприимчив к иронии, разве что к своей собственной.
— А также и о наших. И о священном долге, и вверенной вам судьбе. Как давно мы не виделись! — Он смотрел на Гарольда с нежностью, не сомневаясь, что под отвратительной маской Гомера американского воинства он скоро найдет старого друга, который некогда был добродушным Фальстафом рядом с ним — непреклонным Хэлом.