Демократия (сборник)
Шрифт:
Теперь настала очередь Бэрдена предстать перед судом. Он смотрел на своего обвинителя и чувствовал любовь к нему. Клей казался таким молодым и уязвимым, но и по-мальчишески нетерпеливым; скажи Бэрден нужное слово, его возвышение будет гладким, скажи он не то слово, и грязь покроет их обоих с головой, и Клей, возможно, лишится той движущей силы, которая вознесла его уже так высоко, что можно было без преувеличения назвать его будущим королем.
Бэрден, как ему показалось, обезоруживающе улыбнулся:
— Ты сильно к этому стремишься?
Вызов был брошен ему мгновенно.
— А вы, в мои годы?
Бэрден кивнул:
— Но не любой ценой.
Клей посмотрел на него с искренним изумлением:
— Цена
Бэрден непроизвольно вздрогнул. Правда невыносима, но и неотвратима. Он принял взятку. Разоблачен. И заслужил наказание. Но не от Клея; хотя, если ад существует…
— Для тебя это плохое начало.
— А для вас — плохой конец. Вот почему этого надо избежать. — Пауза была театральна, намерения — самыми лучшими.
— Ты ждал так долго. — Расчетливость Клея приводила Бэрдена в восхищение. Что ж, было чем восхищаться — тайно вооружиться с таким расчетом, что, как только вспыхнет война, ничего не подозревающий противник моментально будет уничтожен, сражен оружием, которое он, в данном случае, сам же изготовил.
— Как бы то ни было, я не собирался воспользоваться… — Снова незаконченная фраза, из деликатности конечно. После жестокого удара пусть тело врага мягко покоится в могиле.
— Но ты воспользовался. Или намерен…
— У меня нет выбора. Сами понимаете.
— Возможно ли, в самом деле, чтобы ты держал это наготове десять долгих лет, так, на всякий случай? — Более всего поражал его многолетний улыбчивый обман.
Клей не лгал, и это был дурной знак.
— Да, только на всякий случай.
— В тихом омуте…
— Вода не течет. — Клей засмеялся. Комбинация из двух пословиц была их старой шуткой. Бэрден улыбнулся своему убийце. Он относился к Клею, как к сыну, который, как положено в легенде, поднимает на него руку, чтобы занять его высокое место.
— Ты говорил тогда с Эдом Нилсоном? — Бэрден удивлялся, откуда у него такое любопытство к деталям.
— Да. Он заплатил конгрессмену, который передал мне пленку, и сказал, чтобы я вас не тревожил.
Лицо Бэрдена исказилось.
— Жаль, что не потревожил.
— Знаете, в те дни я был так наивен. — Клей внезапно решил исповедаться. Даже in extremis [96] их отношение друг к другу не изменилось. — Я не мог поверить, что вы на это способны.
Бэрден закрыл глаза, ища смерть под веками, но вместо нее увидел лицо своего отца. Наконец победа! Сын, вызывавший зависть, сломлен и обесчещен. Капрал конфедератов восторжествовал, как оба они и предполагали с того самого дня, когда он объявил: «Я добьюсь успеха», а отец ответил: «Ты достаточно лжив, способен на вкрадчивые речи и выбираешь кривые дороги. Почему бы тебе не стать президентом? Стране это пойдет на пользу. Все кругом воры, все лгуны! О, ты пойдешь далеко!» На что юноша ответил: «Я пойду далеко, потому что я не такой слабый, как ты. Я никогда не жалуюсь. Я добьюсь победы своим путем». Иронический смех: «Это путь на панель. Туда тебе и дорога. Я же предпочитаю остаться самим собой, со своими ранами…» — «Будь они прокляты, твои раны!» — «Вы правы, мистер Президент. А теперь убирайся к черту!»
96
При смерти, на смертном одре (лат.). Здесь: в минуту крайних испытаний.
И вот он убрался в ад, и дьявол сидел напротив, заставляя его вспоминать, как он совершил то, чего надеялся никогда не совершить. И что еще хуже, прогулки по панели никуда его не привели.
Клей продолжал исповедоваться:
— Я считал, что это совершенно немыслимо. Вы, самый неподкупный человек в сенате, так я считал, во всяком случае.
Бэрден намеренно прижал больное плечо к рукоятке кресла. Боль приходила и уходила острыми приливами, но подлинная агония продолжалась, ничуть не ослабевая.
— Я даже искренне восхитился вами. Суметь так сохранить облик политического святого, такого праведного, что дух захватывало, а на деле…
С этим пора кончать.
— Я рад, что ты действительно восхищался мной. — Бэрден хотел быть ироничным, но вышло патетично. — Что же, теперь это все в прошлом, да?
— Пока — в прошлом. — В первый раз Клей угрожал.
— Миллисент! — Голос Бэрдена показался неожиданно резким ему самому, это был крик Прометея: клюв стервятника вонзился в его сердце.
Вошла Миллисент:
— Разрешите?
— Пожалуйста, — сказал Бэрден. Превозмогая боль, он попытался встать с кресла. Клей подбежал к нему, взял под руку. Все было как в доброе старое время.
— Я хотел бы сказать несколько слов перед этой комиссией, состоящей из необычайно… я бы даже сказал, пугающе представительных американцев. Я обратил внимание, что ваше, без сомнения, искреннее стремление к конформизму в политике подчинено вашей коллективной… простите мне это слово… страсти к рекламе. Ведь политика — единственная профессия, в которой посредственности могут привлечь к себе внимание клеветническими выпадами.
Председатель комиссии подал знак сенатскому приставу:
— Выведите его!
Другой член комиссии закричал:
— Он проявляет неуважение к конгрессу!
Но Питер не двинулся с места. Он невозмутимо продолжал:
— Господа, вы пригласили меня для обсуждения проблемы коммунизма, именно к этому я и намерен приступить. Как все мы знаем, коммунисты проникли в Белый дом, Пентагон, в школы, печать, церкви, кинопромышленность. Они всюду заняты своей тайной подрывной деятельностью. Что же следует предпринять? Как можем мы остановить эту ужасную болезнь, подтачивающую самую сердцевину нашего общества? У меня есть рецепт. Каждый гражданин должен ежедневно приносить клятву верности флагу. Таким образом мы сумеем скоро выяснить, кто хороший американец, а кто — нет, потому что, как нам известно, агенты Советов предпочитают смерть клятве верности нашему довольно-таки неугомонному флагу. А если мы обнаружим врага, мы сможем выслать его в Россию, предоставив возможность Федеральному бюро расследований заняться своим настоящим делом — взнузданием черномазых.
Давайте теперь поразмыслим о борьбе за умы людей за пределами этой свободной страны. Коммунисты сулят утопию, привлекающую людей двух типов: невежд и дегенератов. В самом деле, раз статистика нас убеждает в том, что все невежественные болваны и сексуальные дегенераты являются ipso facto [97] коммунистами, мы можем сделать отсюда вывод, что любой сексуальный дегенерат, по определению, является не только невежественным болваном, но и коммунистом или по крайней мере сочувствующим. Поскольку сенатор установил, что сотрудники государственного департамента сплошь гомосексуалисты, вряд ли кого-нибудь удивит, что они одновременно представляют из себя и невежественных болванов, и коммунистов, которых надлежит искоренить. То, что сам сенатор питает склонность к молоденьким мальчикам…
97
В силу самого факта; тем самым (лат.).