Демон-босс
Шрифт:
Я опускаю глаза и разглядываю его ладонь. Ну хорошая же, и даже не потеет. Пальцы ухоженные, в меру мужественные, длинные, перстней в самоцветах на них нет. Тогда почему мне хочется спрятать руку под стол? Вроде месяц встречаемся, и Лева мне нравится, да и Ника его одобряет. Может быть, дело в этом его «Люю-юб»?
Чтобы не выглядеть унылой букой и не портить свидание, я все же ему улыбаюсь и возвращаю внимание к салату. В понедельник, что ли, после работы на массаж пойти? Вчера так и не удалось.
– У меня билеты на джазовый концерт есть на четверг, – снова подает голос Лева. – Пойдем, а, Люю-б? Только представь: саксофон, ты, я и шампанское.
Вообще, я люблю джаз. Да и шампанское, чего греха таить, тоже люблю, но что-то в этом сочетании заставляет меня подбирать причины, по которым я откажусь.
– Не могу обещать, Лева. На работе завал, генеральный зверствует с новыми требованиями к производству…
– Такая женщина, как ты, не должна работать, – нежно перебивает Лева.
Такая, как я? Не должна работать? Я хочу работать. И моя работа мне очень нравится.
– Ты создана для любви, – незамедлительно следует пояснение.
Достаточно расплывчато. И что это значит: создана для любви? Если это понятие включает в себя сидение дома и оттачивание кулинарных навыков во благо мужскому желудку – тут я очень против.
Да что ж такое со мной происходит? Мужчина старается, комплиментами и приглашениями меня задаривает, а я подвохи в его словах выискиваю.
– В среду созвонимся, Лев, хорошо? Там решим.
Его ладонь снова накрывает мою, как сачок – зазевавшуюся бабочку.
– Л-ююб, а ко мне поехали, а? Будем пить двухлетнюю гарначу (сорт испанского вина-прим. автора), закусывать козьим сыром и смотреть шедевры Педро Альмодовара.
Не люблю я Альмодовара. И фон Триера тоже.
– Вы гляньте, кто у нас тут чаевничает, – раздается над нами знакомый голос, от которого я невольно вздрагиваю. – Инженер Люба собственной персоной.
Головы мы с Левой поднимаем одновременно. Сегодня Жданов без пиджака, в голубой рубашке и брюках. Вот у кого нашему генеральному нужно поучиться умению поддерживать форму. Полиграфический магнат либо очень хорошо подбирает одежду, либо у него действительно нет живота, что для его возраста почти удивительно.
– Здравствуйте, Игорь Вячеславович. Неожиданно вас здесь увидеть.
– А мне-то как неожиданно. Только вчера тебя по МКАДу катал, а на следующий день в своей любимой закусочной встречаю. Да еще и не одну.
Ждановский взгляд падает на застывшего Леву, и я тогда я вспоминаю о манерах и решаю их представить:
– Лев, это Игорь Вячеславович Жданов. Мы знакомы по работе. Игорь Вячеславович, это Лев Яковлевич Зильберштейн, мой друг.
– Зильберштейн? – скептически фыркает Жданов. – Я бы с такой фамилией не рискнул с ним по ресторанам ходить. Максимум в Филях белок кормить сухарями.
Я мысленно охаю. Какой же он маститый шовинист. Невероятно.
С беспокойством смотрю на Леву, но он, очевидно, не до конца проникся сутью националистического плевка, потому что все еще пытается улыбаться.
Мне же улыбаться не хочется.
– Если вы не возражаете, мы бы с Левой продолжили разговаривать.
– Вот оно как, – хмыкает грубиян. – Вчера домашними пирогами меня потчевала и в благодарностях рассыпалась, а сегодня нос воротит. Ох, и непостоянные же нынче пошли инженеры.
По щекам разносится теплое жжение. Он всегда говорит первое, что приходит ему в голову.
– Может быть, вы присесть хотите? – подает голос Лева и вопросительно смотрит на меня. – Лю-юб, ну как-то неудобно…
– А чего не присесть, – замечает Жданов и к моему изумлению выдвигает стул. – Тебе у друга Левы гостеприимству поучиться можно, Люба. Хотя он, скорее всего, просто счет поделить хочет.
Я снова смотрю на Леву. Ну чего он улыбается-то? Жданов же откровенно ему хамит.
Жданов поднимает руку, делает какой-то витиеватый знак официанту, и сосредотачивается взглядом на моем соседе.
– Ну что, Лев Зильберштейн, рассказывай, где работаешь и на каких производствах ты нашего многоуважаемого инженера повстречал.
Я впервые чувствую себя настолько растерянной. Во-первых, потому что Жданов ведет себя так по-хозяйски, а во-вторых, потому что Лева ему это позволяет. Рассказывает о своей кафедре, и о том, что познакомились мы с ним не на производстве, а на спектакле в Театре Сатиры. Хоть под столом его пинай, чтобы замолчал.
– Значит, инженеры нынешние к искусству и выпечке тяготеют? – развернувшись, Жданов смотрит на меня. – Что не день, то открытие.
Ответить мне не удается, потому что в этот момент появляется официант и ставит перед ним эспрессо. Форменное безобразие. Везде чувствует себя как дома.
– Люба, ты нам тут опять взрывом пуговиц угрожаешь? – спрашивает Жданов из-за чашки и недвусмысленно смотрит ниже шеи. – Друг-то твой явно будет рад, а нам с тобой еще как-то нужно работать.
Одним глотком он осушает чашку, выуживает из кармана купюру, слишком крупную для того, чтобы оплатить одну чашку кофе, и встает.
– Хорошо с вами, да ехать мне нужно, – его взгляд снова падает на меня. – Не оценил я твой выбор, Люба. Сдается мне, театры это не твое.
8
– Игореш, ну и что мне сейчас делать? – бывшая жена хлопает коровьими ресницами и шлифует задом кожаное кресло. – Страховка у меня кончилась, я проморгала.
– Ты поэтому ко мне сопли на кулак мотать приперлась? Я тебе напомню, что мы, Анжела, в разводе. Машину я тебе оставил, квартиру ты выклянчила. Дальше своими сморщенными копытами сама цокай.
– Игореш, но там это… у меня бампер передний смялся сильно, а машина-то дорогая. Где денег на ремонт взять?