Демон движения
Шрифт:
— Во сколько он закончил работу? — спросил Калина какого-то седого, как голубь, старца, которого встретил на пороге одной из пристроек пивоварни.
— Не ведаю, пан мастер. Ушел так незаметно, что мы даже не видели, как он возвращался; знать, сильно торопился, потому что даже не заглянул к нам за вознаграждением. Как говорится, испарился, как камфара.
— Гм... — задумчиво буркнул Калина. — У этого чудака все как всегда. А хорошо ли вычистил? Что там теперь с дымоходом? Хорошо ли тянет?
— Да вроде не очень. Невестка
— Сделаем, — коротко отрезал мастер, рассерженный, что здесь недовольны его подмастерьем, и ужасно обеспокоенный отсутствием более подробных известий о нем.
– 321 -
В тот вечер мы грустно сели за общий ужин и рано разошлись по домам. На следующий день все повторилось: об Осмулке ни слуху ни духу — пропал, как в воду канул.
После полудня с пивоварни прислали какого-то паренька с просьбой вычистить дымоход, потому что тот «чистый», как у самого дьявола.
Бедронь ушел около четырех и больше не вернулся. Меня не было рядом, когда Калина отправил его туда, и я ни о чем не знал. Поэтому перепугался, увидев под вечер посерьезневшие лица трубочистов и мастера, похожего на грозовую тучу. Меня кольнуло нехорошее предчувствие.
— Где Юзик? — спросил я, тщетно высматривая его в комнате.
— Не вернулся из пивоварни, — мрачно ответил мастер.
Я сорвался с места. Однако Калина силой удержал меня
возле себя:
— Одного не пущу. Хватит уже с меня. Завтра утром пойдем вместе. Какая-то беда, а не пивоварня! Вот уж я им прочищу дымоход!
В ту ночь я ни на миг не сомкнул глаза. Аккурат на рассвете надел кожаную куртку, не слишком туго затянул пряжку на поясе, накинул на голову капюшон с застежками и, перекинув через плечо щетки с грузами, постучался в дом мастера.
Калина уже был готов.
— Возьми этот обушок, — сказал он мне вместо приветствия, подавая ручной топор, похоже, только что заточенный на бруске. — Может пригодиться тебе раньше, чем щетка или скребки.
Я молча взял инструмент, и мы быстрым шагом пошли в сторону пивоварни.
Было прекрасное августовское утро, в воздухе висела необъятная тишина. Город еще спал. Мы молча миновали рынок, мост через реку и свернули налево, через бульвары, на извилистый большак, обсаженный тополями.
Путь до пивоварни был неблизким. После четверти часа напряженной ходьбы мы свернули с тракта в сторону пригородного перелеска, двигаясь напрямик через сенокосы.
– 322 -
В отдалении над ольшаником запестрели медными полосами крыши строений пивоварни.
Калина стащил капюшон с головы, перекрестился и беззвучно зашевелил губами. Я шел рядом молча, не мешая молитве. Минуту спустя мастер снова прикрыл голову, покрепче сжал топор и тихо заговорил:
— Это беда, а не пивоварня. Пива там уже лет десять не варят. Старая развалюха и больше ничего. Последний пивовар, некий Розбань, вроде как обанкротился и повесился от отчаяния. Семья, за бесценок продав городу постройки и все оборудование, перебралась куда-то в другие края. Ни один наследник до сих пор не объявился. Котлы и машины старой системы в плохом состоянии, а поставить новые не всякий решится; никто не хочет рисковать.
— Тогда кто же, собственно, велел вычистить дымоход? — спросил я, радуясь тому, что завязавшийся разговор прервал тягостное молчание.
— Какой-то садовник из пригорода, который месяц назад чуть ли не задаром поселился на пустой пивоварне с женой и престарелым отцом. Помещений там много, и места достаточно даже для нескольких семей. Наверняка поселились в центральных помещениях, которые лучше всего сохранились, и живут там за небольшую плату. Нынче им дымоходы вычищают, потому что они уже старые и плотно забиты сажей. Давно не чищенные. Не люблю эти старые дымоходы, — задумчиво добавил он после короткой паузы.
— Почему? Может, потому, что с ними больше мороки?
— Глупости, мой дорогой. Я боюсь их, — понимаешь? — боюсь этих старых, годами не тронутых щеткой, не выскобленных железным скребком выпускных труб. Лучше снести такой дымоход и поставить новый, чем позволять людям его чистить.
В этот момент я взглянул Калине в лицо. Оно странно изменилось от страха и какого-то внутреннего отвращения.
— Что с вами, пан мастер?!
А он, будто не услышав, продолжал говорить далее, глядя куда-то в пространство перед собой:
– 323 -
— Опасны эти большие залежи сажи, громоздящиеся в узких темных каналах, куда не заглядывает солнце. И не только потому, что они легко загораются. Не только поэтому. Мы, трубочисты, считай, всю жизнь боремся с сажей, мешаем ей чрезмерно скапливаться, предупреждаем ее возгорание. Но сажа коварна, мой дорогой, сажа дремлет во тьме дымовых труб, в духоте печных каналов и поджидает удобного случая. Кроется в ней что-то мстительное, таится что-то плохое. Никогда не знаешь, когда и что из нее вылезет.
Он замолчал и взглянул на меня. Хотя я не понимал того, что он говорил, его слова, произнесенные с непреодолимой силой убеждения, подействовали на меня. Он улыбнулся своей доброй приветливой улыбкой и успокаивающе добавил:
— Возможно, то, о чем я думаю, не случилось, возможно, здесь произошло что-то совсем другое. Выше нос! Сейчас все узнаем. Мы уже на месте.
И в самом деле, мы добрались до цели. Вслед за мастером я вошел сквозь широко распахнутые въездные ворота на просторный двор с множеством дверей, которые вели в строения пивоварни. На пороге одной из них сидела жена садовника с ребенком у груди, в глубине, опираясь на дверной косяк, стоял ее муж. Увидев нас, мужчина смешался и с видимым смущением вышел навстречу: