Шрифт:
Annotation
Польский писатель Стефан Грабинский — видный представитель восточноевропейской «химерной прозы». Необычные и таинственные явления, с которыми сталкиваются его герои, всегда находятся где-то рядом с человеком, готовые проявиться самым неожиданным, зачастую трагическим образом. Рассказы из его «железнодорожного цикла» наполнены портретами машинистов, кондукторов, руководителей станций, часто находящихся всего в одном шаге от безумия, источником которого всегда является болезненное увлечение поездами и всем, что с ними связано, а элемент чудесного, тесно сплетенный с технологией, усиливает эмоциональный эффект. В «Книге огня» ту же роль выполняет огненная стихия, обладающая собственной жизнью и сознанием, страшно и трагически
В настоящее издание включены три сборника рассказов Грабинского — дебютный двойной сборник «Из редкостей. В сумерках веры» (1909 г.), полный цикл рассказов «Демон движения» (1919-1926 гг.) и сборник «Книга огня» (1922 г.).
ДЕМОН ДВИЖЕНИЯ
ИЗ РЕДКОСТЕЙ. В СУМЕРКАХ ВЕРЫ
ПУГАЧ
ВАМПИР
БЕЗУМНАЯ УСАДЬБА
МЕСТЬ ЗЕМЛИ
ПРОКЛЯТИЕ
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ЗВОН
ДЕМОН ДВИЖЕНИЯ
МАШИНИСТ ГРОТ
БЛУДНЫЙ ПОЕЗД
СИГНАЛЫ
ДЕМОН ДВИЖЕНИЯ
ЧУМАЗИК
ВЕЧНЫЙ ПАССАЖИР
В КУПЕ
ULTIMA THULE*
Глухой путь
ЛОЖНАЯ ТРЕВОГА
ЗАБРОШЕННАЯ ЛИНИЯ
СТРАННАЯ СТАНЦИЯ
ЭНГРАММЫ ШАТЕРЫ
СКАЗАНИЕ О ТУННЕЛЬНОМ КРОТЕ
КНИГА ОГНЯ
КРАСНАЯ МАГДА
БЕЛЫЙ ВЫРАК
МЕСТЬ СТИХИАЛЕЙ
ГОРЕЛИЩЕ
ПИРОТЕХНИК
ГЕБРЫ*
МУЗЕЙ ЧИСТИЛИЩНЫХ ДУШ
ПЛАМЕННАЯ СВАДЬБА
ЗЕЛЕНЫЕ СВЯТКИ
ПРИЛОЖЕНИЕ
ИЗ МОЕГО КАБИНЕТА
СОДЕРЖАНИЕ
ДЕМОН ДВИЖЕНИЯ
РЕТРО БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ
Коллекция
Полное собрание сочинений СТЕФАНА ГРАБИНСКОГО
Стефан Грабинский
ДЕМОН ДВИЖЕНИЯ
Рассказы
Том 1
Перевод Василия Сирийского
Издательство Престиж Бук
Москва
Художественный орнамент, использованный в оформлении переплета, является зарегистрированной торговой маркой и используется с разрешения правообладателя, ООО «Миллиорк».
ИЗ РЕДКОСТЕЙ. В СУМЕРКАХ ВЕРЫ
ПУГАЧ
Вот он я, старый бродяга, измученный бездомный пилигрим. Весенние зори юности моей давно погасли; над поседевшей, распатланной дорожными ветрами головой — тусклый закат истерзанного окровавленного солнца, которое, испугавшись старческого хлада, скрыло свой огонь где-то за завалами бурых туч. Иногда лишь выскользнет из щели души страстное пламя прошлого и окрасит багрянцем мое лицо; и меня, старика, удивит невпопад и само, устыдившись, торопливо погаснет, прежде чем успеет вспыхнуть: улыбнусь язвительно и пойду дальше... Дальше, вперед в эту даль без конца, что синей каймой простерлась по окоему; иду по широким полям, крутым ярам и дебрям, оставляя клочья моих одежд на придорожных кустах. Ветер рвет их и разносит наследие прошлого другим беднякам, далеко-далеко по всему миру. Предо мной ползут в бесконечном превращении крестьянские нивы, боры и леса, пестреют сельские хаты, толпой встают городские башни;
Скрещивающиеся дороги! Перепутья!.. Скиталец-ветер носится над вами, насвистывая мне осеннюю песенку жизни. Иногда меня опьяняет этот лютый напев, и тогда я иду вперед, крепко задумавшись, ничего не видя перед собой,
– 7 -
а он холодным дыханием вытирает мне слезы, которые внезапно собрались откуда-то под опухшими веками...
Старый, дикий бродяга...
Гнусная жизнь у меня была — гнусная и негодная! Люди меня возненавидели — я посылал им проклятия. И преисполнилось мое сердце такой великой ненавистью и болью, что я стал страшной угрозой для счастья людского, оставаясь несчастным одиноким скитальцем.
— Дикие, страшные у тебя глаза, — говорили мне люди с детства.
Такие страшные глаза дала мне мать-природа. Ибо глаза эти обладали проклятой силой: пробуждали затаившееся в закутках души ближнего осознание неминуемой беды; глаза мои освобождали предчувствие, дремлющее в глубине человеческой души. Как гиена чует под могильным холмом падаль и трупы, так и я издали чуял жертву злой судьбы; ведомый магнетическим влечением, я приближался к этим проклятым землям, чтобы не покидать их до тех пор, пока не исполнится то, что нашептывал мне в глубине души какой-то демон. Сам я при этом страдал, как проклятый. Это была какая-то тяжелая болезнь: не имея ни минуты передышки, я мучил себя и других несчастных, вокруг которых я кружил как кровожадный стервятник, гипнотизируя своих жертв алчным взором; сужая круги все ближе и ближе, наполняя их глаза бездонным страхом; я был их неотъемлемым спутником ночью и днем, даже во сне я всевластно господствовал над ними в призрачных грезах... До тех пор, пока не свершалось... пока предчувствие не превращалось в реальность, пока не грянет гром... Тогда я уходил... чтобы нести страшную истину другим. Поэтому я проклят людьми и землей и знамение Каина жжет мое чело. Сам гореносец — и другим возвещаю погибель и несчастье.
Лучше ты меня, земля злодейская, пожри, ибо ведаешь, что породила чудовище!..
Лучше ты меня, вода чистая, потопи, ибо ведаешь, что упыря подкрепляешь!
Лучше ты меня, ветер полевой, в пропасть унеси, ибо ведаешь, что выродка освежаешь!
– 8 -
Песенку напеваешь, песенку, старая песенка-дума: Бродит ветер по полю — гей! Степные туманы, буря свирепая!.. В простор, в дорогу, в даль!..
– ------------------------
Был дождливый осенний вечер. Небо натянуло стальное забрало облаков, лишь время от времени выглядывая синим, осовелым оком из-под приоткрываемых ветром век. Повсюду царило равнодушное бесцветье, столь же давяще-неясное и однообразное, как серая, зевающая скука. Без устали сыпал мелкий дождик; по засохшим стеблям и жестким веткам хлестал ветер, болезненно завывая, проносился сквозь пожелтевшую стену тополей вдоль проселка. С протяжным шипением врывался в их взъерошенные вершины и с каждым разом вычесывал целые пригоршни испещренных красными пятнами листьев; вновь рвал их, скручивал в муфты или длинными, шуршащими шлейфами нес по тракту палую листву. Придорожная ветряная мельница за тополями поймала его черными руками манекена и пустилась в пляс: развернулась, закрутила ворчащий жернов и остановилась... Ветер легко скользнул по крыльям... вылетел из чертовой мельницы, понесся по хищно ощерившейся ржаной стерне и залег в яру... притихло.
Промокший, простуженный, я шел дальше. Слева склонился замшелый крест; на кресте — ворон. Он захрипел, закаркал и улетел... Я миновал крест. Напрямик через поля тащился изможденный пес; остро торчащие ребра едва не пронзали насквозь впалые бока животного. Мне стало жаль псину: я подошел, чтобы бросить ему кус черствого хлеба, но в тот же миг дикий страх оттолкнул меня от него: в покрасневших от горячки глазах бестии пылало бешенство. Я отошел в сторону.
Он помчался дальше, обдавая дорогу кровавой пеной.