Демон Господа
Шрифт:
Сквозь несущийся пепел и искры Лилит посмотрела на широкий ковер огней за стенами — туда, где сливались вместе эмблемы легионов, огни лагеря душ, — и представила, как солдаты готовятся к войне. «К его войне. Их сейчас, наверное, уже миллионы. И он ими всеми командует. Это сила, которую он отдаст с легкостью. Как и меня. За мечту».
Снизу доносились отдаленные крики разбираемых зданий, почти неразличимые за голосами демонов в пиршественном зале и стонами ветра. Но шум в зале уже понемногу стихал, демоны расходились. Только жаркий ветер с шелестом гладил украшенные скульптурами
Она уже собралась вернуться в зал, как вдруг почувствовала на плече приятную тяжесть руки Саргатана. Она повернулась. На его спокойном, неизменном после ответа Небес лице отражалось сочувствие, и сейчас Лилит было почти невыносимо смотреть на него. Но взгляд архидемона проник ей в душу. Она знала, что он делает и на что теперь способен.
— Я понимаю…
— Правда?
— Да. Я сам это чувствую. Знаю, что это кажется несправедливым. Найти тебя через многие тысячелетия и сразу…
Он перевел взгляд за стену, на легионы.
— Сразу — что?
— Потерять… ради мечты. Ради видения. — Она молчала. — Лилит, сердце мое… Я решился еще задолго до твоего появления. И я слишком далеко зашел, чтобы остановиться.
— Вижу. Понимаю. — В ее голосе не было ни горечи, ни гнева. — Твоя мечта — величайшая из всех мечтаний Ада. У меня в мыслях нет просить, чтобы ты ее предал. Никогда. Даже ради меня. Ради меня — тем более.
— Ты — единственное, ради чего я подумал бы об этом. То, что ты никогда не вернешься на Небеса, для меня одна из самых тяжелых истин. Да, я понимаю твое ожесточение… Понимаю… Но может быть, ты пересмотришь… переосмыслишь…
Если бы об этом заговорил кто-то другой, не Саргатан, она вспыхнула бы гневом. Но ему она ответила с такой же серьезностью:
— Я останусь в Аду, любимый.
— Даже если я дам тебе Небеса?
— Ты уже дал.
Она притянула его к себе. Они обнялись, их губы слились. Отрываться друг от друга не хотелось, тем более что скоро они должны были расстаться. Хотелось прижаться так, чтобы этот миг запечатлелся навсегда, чтобы ощущение его осталось навечно. Через тысячелетия она вернется в памяти к этому мгновению, почти не веря, что такое могло случиться.
Они оторвались друг от друга, и в глазах его она прочла, что его любовь к ней пребудет с ним вовеки, где бы он ни находился.
— Что ты будешь делать, если… когда вернешься?
Саргатан отвел взгляд, как будто не желая обсуждать свое возвращение.
— Сначала омоюсь в водах реки Исток, чтобы избавиться от следов этого места. Затем, наверное, буду ждать приглашения к Престолу. А ты?.. Когда все это минует…
— Не знаю. Странствовать. Но здесь я не останусь.
Он кивнул. Конечно, Адамантинаркс будет болезненным напоминанием об их расставании. «Слишком мало я провела времени с тобой, в этом городе, так не похожем на Дис, — подумала она. — Но оба оставят по прошествии только печаль и боль, правда по совершенно разным причинам».
Ничего не сказав, Саргатан повернулся к двери, увлекая за собой Лилит. На мгновение она задержала его. Мрачные воспоминания прошлого сталкивались с невозможными, мимолетными видениями будущего. И столкновение это вылилось в призыв:
— Обещай мне, Саргатан… Обещай, когда разделаешься с Мухой, уничтожить Черный Купол.
Он всмотрелся в ее глаза, увидел, что желал, и ответил:
— Клянусь. За тебя. И за Ардат.
XXVII
— Я вызвал вас всех, потому что в Адамантинарксе что-то происходит, — услышал новоназначенный первый министр шипение Агалиарепта. Указующе взмахнув пятью из множества своих рук, генерал-маг продолжил: — Очаги слабости образуются один за другим. Видите эти контуры… еще… еще… Видите, как они затухают?
Адрамалик и сам видел, что дрожащая в воздухе карта Адамантинаркса ведет себя странно. В многослойной структуре глифов, обозначающих строения, улицы, туннели, даже некоторых демонов, казалось, набухают и лопаются пузыри — как на поверхности магмы. Иные из ртов Агалиарепта издавали теперь довольные посасывающие звуки, вполне уместные при взрыве глифов, так как тщательно выстроенная защита города нарушалась, позволяя ему проникать дальше — туда, куда раньше он доступа не имел.
— Если дойдет до дворца, надо будет доложить государю, — высказался Адрамалик. Пока что, как он видел, на карте сыпались окраинные постройки, главным образом дома-тюрьмы и склады. — Я уверен, она где-то в городской черте. Не будут они держать ее за стенами. Но рука государя продолжает обшаривать весь город и пока безрезультатно.
Агалиарепт его, похоже, не слушал. Он пребывал в состоянии транса, его руки-манипуляторы ловко разделяли и отщипывали вновь сформировавшиеся глифы, он проникал внутрь, выслеживал, подсчитывал. Когда неучаствовавшие в деле части колдуна начали отслаиваться и падать на пол, чирикая и скрываясь во тьме покоев, отправляясь по каким-то своим неизвестным делам, Адрамалик медленно вышел, внимательно наблюдая, не следят ли какие-нибудь части Агалиарепта за ним. Он знал: надо торопиться.
Магистр усмехнулся, так как решил не медлить с докладом господину, как советовал Агалиарепту. Муха будет рад услышать последние новости, а новый первый министр очень хотел рассказать их первым и не рисковать, придерживая информацию, не то наказание, от которого он страдал все меньше, могли и усилить. Адрамалик неодобрительно покачал головой: стратегия Саргатана оказалась предсказуемой. Испытывая нехватку сил, он прибег к единственному оставшемуся ресурсу — душам, — а это только на руку Вельзевулу. Да и самому магистру тоже.
Элигор вывел Ганнибала из полумрака покоев, и генерал душ сразу увидел: в городе большие изменения. В воздухе, кроме привычного пепла, носилась тонкая пыль — результат разборки построек. Поддерживаемый капитаном гвардии, Ганнибал постарался вновь обрести чувство равновесия, нарушенное потерей руки, и вскоре освоился — Элигор оставил его на попечение Маго, следовавшего по другую сторону. Оценив пожалованную командующему душами несложную эмблему, Элигор подумал, что тому понадобится какое-то время, чтобы с ней освоиться. Да, этот воин уже не раз заслужил такое отличие.