Демон плюс
Шрифт:
Ученики, посланные на базар за пресными лепешками, принесли ужасающие новости. Одновременно с Фомой из города пропал и глава ерушалаимского Синедриона – первосвященник Иосиф Каиафа. Тут уже даже у отпетых оптимистов сами собой напросились нелюбезные сердцу выводы: старый интриган Каиафа в качестве мести за изгнание торговцев похитил Фому, дабы в интимной обстановке «с пристрастием» допросить о делах Кудесника.
Но мало того, очень странно повел себя и Кудесник. Он совершенно не расстроился от исчезновения Фомы, однако крайне обеспокоился пропажей Каиафы. Когда Петр откровенно спросил о причинах этого беспокойства, Кудесник завуалированно ответил: дескать, от наличия Каиафы зависит одно исключительно важное дельце. Петр неловко пошутил – может быть, тогда Анна сможет
…Наконец, эта странная парочка новеньких чужеземцев. И как же Кудесник, с его уникальным умением погружаться в людские души, сразу не распознал в них римских шпионов? Поразительно. Подошли двое – ах, мы такие чудесные лапочки, хотим быть вашими учениками. Кудесник тут же, без вопросов, любезно приглашает их в грот у Масличной горы. Конечно, эти сомнительные личности только того и ждали. Рыжий с веснушками изображает наивную деревенщину: плюется тыквенными семечками, ходит с открытым ртом, но при этом внимательно осматривается. Заглянул во все отдаленные углы – кажется, даже мух в паутине пересчитал. Отвлекался только тогда, когда Магдалина гуляла мимо в просвечивающем хитоне, ну просто глазами этот самый хитон съел. А вот брюнет еще хитрее – не приближаясь к Кудеснику, он весь вечер отирался возле учеников и о чем– то тихо с ними беседовал. Сначала Матфея отозвал в сторону для разговора, потом Филиппа, после, глядишь – с Андреем возле кувшина с вином уединился. Шепчется, вопросы непонятные задает. Кудеснику же хоть бы хны – благодушествует, не видя, как у него змея на груди свернулась. Может, это у него шок после провала рекламной кампании воскрешения? Хотя, неважно. Он, Иуда, эту парочку из поля зрения больше не выпустит.
…Еще два косых, мимолетных штриха углем: на большом пальце босой ноги Марии добавился подкрашенный ноготь. О небеса, с какой радостью он лизнул бы этот пальчик и потерся об него щекой: наверняка на вкус ноготок слаще меда, а на ощупь – и вовсе как самый дорогой парфянский шелк. Почему же все так не задается в последнее время? Денег не хватает даже на уголь для рисунков – приходится вечерами рыться в старых кострищах. Кудесник делает странные намеки за ужином. Ученики обвиняют в плохом сочинительстве тем для чудес. Магдалина не только не дает – похоже, она и не собирается. Общество, люди игнорируют его, пытаясь вытолкнуть из их круга. Да в своем ли он уме? Может быть, это лишь паранойя, мания преследования, возникшая на почве истерзанной ревностью любви? Похоже на то. Печально, но Магдалина устала от его настойчивых ухаживаний, она куда охотнее проводит время с Кудесником, нежели с ним. Безусловно, очарование Кудесника трудно оспорить, он так и останется единственным в Иудее мужчиной, которому Магдалина вытерла волосами ноги. Нехарактерный для нее искренний порыв.
Раньше она тоже могла сделать такое по просьбе клиента – но, разумеется, за отдельные деньги.
Хорошо. Если плотские страдания являются кознями Шефа – разве не в силах Кудесника помочь ему возвыситься, стать сильнее своих ночных грез? Почему бы им не сесть вместе и не побеседовать – спокойно, в таверне, за кувшином доброго вина, без ревнивых взглядов учеников, борющихся за каплю его благосклонности. Уж Кудесник– то знает наверняка, как справиться с «вожделением в сердце своем». А если он этого и не ведает, то сможет помочь иначе. В его власти отправить Магдалину в Аксум для поисков Ковчега Завета. Она исчезнет из Ерушалаима. С глаз долой – из сердца вон. Иуде вдруг стало легко и весело. И отчего он не додумался до этого раньше? Ведь решение всех проблем лежало перед ним на ладони. Достаточно пообщаться с Кудесником тет-а-тет, и тот укажет ему путь.
…Обязательно укажет.
Искариот отложил в сторону холст с законченным рисунком. Внезапная дрожь пробрала его до костей – руки онемели и резко похолодели. Сквозняк? Видимо. Дверь совсем рассохлась – даже в жару дует изо всех щелей, а денег
– Искариот! Помоги мне, Искариот! – внезапно воззвал из– за двери дрожащий женский голос, наполненный ужасом и болью. – Выйди скорее, я здесь!
Трясясь, Иуда суматошно вскочил, опрокинув рисунки. Боже мой, это она. С ней что– то случилось! Не справившись с засовом, он выбил дверь наружу.
…О том, что на крыльце его уже ждали, Иуда догадался сразу, чужие руки стиснули шею сзади хваткие и твердые как железо. Стремительно проваливаясь в никуда, он тщетно пытался разогнать рухнувшую на него темноту, чувствуя сильнейшую, туманящую глаза боль, постепенно переходящую в томную сонливость. Ему хотелось спать… спать… спать…
Ему почудилось, что он сидит рядом с Кудесником – они ведут неспешную, но содержательную беседу, как двое давних друзей. Он увидел заспанную Магдалину, встающую с измятой постели после изнурительной ночи любви… ростовщиков, рвущих долговые расписки. Искариот улыбнулся – это был прекрасный сон, который хотелось смотреть вечно, не прерываясь. Он приготовился к новому сновидению, но оно кончилось – яркой вспышкой.
…Убийца еще раз прощупал пульс Иуды и убедился, что тот мертв. Прекрасно – как и в первый раз, все обошлось без выстрела. Вчерашнюю пулю жаль, но Каиафа застал его врасплох, с трупом Фомы на руках. Уж кого– кого, а первосвященника Иудеи у грота на Масличной горе он встретить не ожидал. Решение принималось не мозгом, а реакцией, результат – в обойме шесть патронов. Осталось транспортировать тело в заброшенную штольню, где лежат остальные. Подлый Кудесник сегодня едва не довел его до нервного срыва, без объяснений добавив в свою команду двух римских солдат – тех самых, что были безмерно огорчены смертью Иакова. Ощущение, что имеешь дело с гидрой – только отрубил пару голов, а на их месте тут же отросли новые. Придется убивать быстрее, иначе так и год провозиться можно. Он свистнул, вглядываясь в темноту. Подождал, и снова издал короткий свист. Заросли бамбука у дома заколыхались, навстречу убийце вышла стройная фигура в полупрозрачном хитоне.
– Мне жаль его, – с грустью сказала Магдалина, вглядываясь в мертвое лицо Иуды. – Да, он надое дал своей любовью – хуже горького ананаса. Но при этом не сделал ничего плохого, из всех сил стараясь украсить мою жизнь. Я же играла с ним, как кошка с мышкой. И вот посмотри… к чему это привело.
Она шумно разрыдалась.
– Не надо, – обнял убийца Магдалину. – Ты правильно сделала, что обратилась с исповедью именно ко мне. Сделка с Маркусом погубила бы твою душу. Теперь все позади – помогая здесь, ты искупаешь свой невольный грех перед Кудесником. Спасибо, что вызвала его на улицу.
Обливаясь слезами, Мария прикоснулась к растрепавшимся волосам убитого. Она не могла оторвать взгляда от застывшей улыбки Искариота.
– Даже не верится, что он мог задумать такое против Кудесника, – тихо произнесла она. – Иуда всегда первым изъявлял любовь к нему, ревновал к вниманию других, на совещаниях выдвигал десятки нелепых, но ярких предложений. Искариот – и всего тридцать денариев? Мне не верится.
– Откровение, – поправил ее убийца, заворачивая тело в мешковину. – Ты забываешь, мне явилось откровение во сне – о предательстве, которое случится ОЧЕНЬ СКОРО. Ты спасла Кудесника, доказав ему свою любовь. Но возможно, это не последняя жертва, которую нам придется принести.
– Мне страшно, – поежилась Магдалина. – В последнее время я часто слышу рассказы про путающие сны, где люди видят будущее. Маркус тоже плел что– то о загадочных видениях одного патриция.
– Теперь – ты. Вероятно, скоро и я увижу сон о грядущем Апокалипсисе. Но уже не проснусь после него.
– Возможно, – согласился убийца, и на его лице отразилась легкая насмешка. Он поднял с крыльца тело, завернутое в мешковину, плечо, как и в первую ночь, разорвалось ужасной болью. В голове, расцвечивая мрак, лопнули и завертелись красные искры. Он с трудом смог удержаться от вскрика.