Демон против люфтваффе
Шрифт:
Комбриг резко выпрямился.
– Майор, этот человек - настоящий герой. А о вашем самоуправстве я лично завтра же поговорю с Николаем Ивановичем. Иван Прокофьевич, можете идти?
Я поднялся, изображая крайнюю избитость.
– Отсюда - обязательно. Если товарищ майор позволит.
Тот не стал взбрыкивать по поводу "товарища", а не "гражданина начальника".
– И газетку будьте любезны вернуть.
– Совсем обнаглел?
– однако под взглядом Смушкевича скривился и сунул мне затёртый уже листок.
В машине расспросил Яшу: что за он - Николай Иванович.
– За время твоего отсутствия у нас многое
– комбриг нервно глянул в затылок водителю и на полном серьёзе продекламировал:
В сверкании молний ты стал нам знаком,
Ежов, зоркоглазый и умный нарком.
– Сами сочинили?
– Народный поэт Джамбул. Расскажи про Морато.
– Можно через пару дней? Говорить долго, а рот болит.
– Ладно, лечись. Нас с Рычаговым на Халхин-Голл отправляют.
– Я с вами!
– Лечись, я сказал! Живого места нет.
– По дороге и выздоровею.
– Ну, не знаю. А вот летать тебе...
– Это ещё посмотрим. На нас, бобруйских, как на собаке - всё мигом затягивается. Так что я с вами. Только жену, Лизу - известите. Нашёлся приблудный Герой Советского Союза.
Смушкевич был начальником ПВО Мадрида. С ним летать не пришлось. Зато второй уже раз вытащил меня из задницы, первый случился после крушения двух испанских ассов, гонявших одинокую "Чайку". И в третий раз пошёл мне навстречу, позволил подлечиться в госпитале, потом прихватил в Монголию.
Аэродром, толпа провожающих, есть знакомые лица, а одно очень даже знакомое...
– Пашка!
Рычагов, отиравшийся в числе пассажиров того же "Дугласа", сгрёб меня в объятиях.
– Не дави так! От гебешных гадов рёбра болят.
– Да и хер на них, упырей из НКВД!
– радостно крикнул мой бывший ведущий, нимало не заботясь, что на лётном поле около транспортника масса народу, без стукачей тут в принципе невозможно.
– Главное - живой. А сколько наших осталось в Арагоне и под Мадридом...
За них выпили уже в воздухе. Потом пришлось рассказать про последний бой.
– Я попал в столицу буквально через день после того, как её заняли войска Франко. Без боя и особого недовольства горожан. По-моему, их настолько вымотала война, что они уже были рады любому правительству, лишь бы не слышать канонаду и взрывы авиабомб. Военные патрули, сразу порядок. У меня имелись деньги фалангистов, приютивший на зиму старик отдал последние сбережения, - если не уточнять, что попавший под руку офицер хунты тоже весьма недурственно расщедрился, земля ему пухом.
– Сел за столик в кафе, и тут меня тихо окликнул знакомый голос. Привет, мол, Иван. Смотрю - Пётр Григорьевич собственной персоной, такой же холёный, как и в тридцать шестом.
– Обожди, - вмешался Смушкевич.
– На весь огромный Мадрид вы оказались в одном кафе?
– Яков, ты и правда у Ежова учился подозрительности? Вначале пару кафешек на весь город открылись, вокруг парка. Потому и Морато здесь отирался, больше негде.
– Отстань от него, - нетерпеливо одёрнул шефа Рычагов.
– Продолжай.
– Побеседовали. Григорьевич сразу дал понять, что про авиадорес русос здесь лучше не заикаться. Маятник симпатий качнулся в другую сторону и до упора. Теперь мы - злыдни. Пообещал с документами помочь, договорились о сумме и месте встречи. По меркам НКВД, я установил контакт с белогвардейским подпольем.
– А Морато?
– Не торопи, Паша. Как раз к нему подхожу. Я на лицо этого гада не знал. Просто трепотню услышал. Жаль, говорит, война кончилась, а то бы этих горе-пилотов ещё три дюжины посшибал. Навострил ухо в ту сторону. Там киношники, хотят фильм снять про доблестного испанского асса, истребителя красных обезьян. Планируют съёмку, но не могут найти желающего покружить на курносом. Я и не выдержал.
– Рисковал!
– Да, Яша. Могли запросто сдать. И сам Хоакин - не подарок. Но его безудержное хвастовство... Считайте, он взял меня на слабо, на свою беду. В общем, присел к ним за столик и сказал, пшепрашем, я есть пилот польски Анджей Ковальски, умею управлять "Чатос", случайно вдруг нуждаюсь в деньгах. Киношники обрадовались, а Гарсиа-Морато меня при первой возможности утащил в бок. Спросил - республиканец? Как посмотришь на то, чтобы пулемёты зарядить боевыми?
– И ты согласился?
– Рычагову не терпелось.
– Сделал вид, что сомневаюсь. Он, разгорячённый вином, начал уговаривать, поклялся честью, мол - без подлостей, выпрыгнувшего с парашютом не сбивать, подранка, выходящего из боя не достреливать и т.д. В общем, ударили по рукам, но для правдоподобия пришлось увеличить гонорар вдвое. Морато, похоже, был готов из своего кармана платить, аванс сунул. Дальше в газете довольно точно всё описано. На следующий день оказались мы на том же аэродроме - Кото. Наши самолёты как на выставке красуются. И-15 с табличкой "Кёртис", "Ишак" в роли "Боинга".
– Как это?
– Не поверили фалангисты, что Советский Союз может делать хорошие машины, - объяснил Смушкевич.
– Стыдно русфанере столько боёв проиграть. Американцам - не так обидно.
О хорошести после знакомства с "Мессером" у меня иное мнение, но предпочитаю им не тыкать в нос.
– Нас сфотографировали, я рассказал, что перегонял "Чайку", но в боях не участвовал, киношники развесили уши... В общем, не важно. Перед вылетом облазил машину, исправная она, хоть и уставшая. Потерпите - перехожу к главному. В общем, взлетаем. Проверяю пулемёты. Не знаю, догадался ли кто внизу, что означает это паф-паф. Поднимаемся с Морато на две тысячи метров, он на "Фиате", сходимся в лоб, стрельнув издалека, и разбегаемся. Закладываю глубокий вираж, он тоже. Потом испанец понял, наверно, свою ошибку. Горизонталь - наша стихия. "Чатос" лучше виражит, но без конца в реальном бою не будешь крутиться - другие архангелы налетят. А тут других не может быть по определению, - я поймал себя на непроизвольной бурной жестикуляции. Руки принялись демонстрировать положение самолётов.
– Выхожу ему в хвост. Он рванул машину на себя. Скорость-то упала, не то что в разгоне по прямой или на пикировании. Мастер, а повёл себя как новичок.
На миг запнулся, снова переживая дуэль с лучшим испанским лётчиком. Павел впился взглядом в мои ладони. Рано его отозвали, не навоевался до тошноты. Сейчас он мысленно вместе со мной в кабине "Курносого".
– Задираю нос, беру упреждение... Он прямо в две струи трассеров влетел. Затем перевернулся и гикнул к земле. Не пытался ни вращение остановить, ни выровняться.
– Дело случая, - Павел почесал стриженный затылок.
– Ты мог просто ему дырок наделать в плоскостях, и дальше бы развлекались. Думаю, пилота задел. И мотор у гада хреновый, видать, ушёл бы на вертикаль - не догонишь.