Демон театральности
Шрифт:
Выберите светлый полдень ранневесеннего дня, напоенного обещаньями солнечной погоды.
Обдумайте с другом, что взять с собой на кладбище. — Надо захватить с собой все то, что могло бы быть любезно покойной при жизни.
Вы почти не ошибетесь, если возьмете с собой томик-два антологий последних поэтов, корзиночку с вкусными сэндвичами и грушами, которые ей наверняка бы понравились, ее «любимое» солоноватое печенье и пирожные от Berrin. Хорошо, если вы надушите платок, в который вам придется не раз слезливо высморкаться, нежным Sweet-peas{821} из Английского магазина.
Оденьтесь в черное, прикрепив траур на ваши рукава, и — захватив в цветочном магазине, по пути, самые нежные, бутончатые, бледные розы — спешите на могилу вашей… да, вашей (о, притворитесь — это так нетрудно) вашей возлюбленной. Вы оба любили когда-то эту нежную девочку, которая так просто, так наивно и так детски искала хоть какого-нибудь счастья в этом несчастном для таких девочек Городе. И Город погубил ее, а вы не спасли. — И вы, и ваш друг — оба оказались бессильны перед злыми чарами Города, но оба остались жить, когда она умерла. Вы, конечно, как рыцари, понимаете, что смерть девушки — вечный упрек оставшемуся в жизни паладину! И, как рыцари, вы должны себя чувствовать виноватыми!
Но в горести совести вашей есть утешение: некогда холодные, ревниво-враждебные друг другу, вы с благородным приятелем помирились теперь перед ликом примиряющей смерти. Она, эта остывшая девочка, помирила вас, остывая, и это она назначила вам вечную приязнь друг к другу во имя ушедшей из душного Города…
Вы на кладбище…
О, если вы давно не бывали, одиноко не бывали на кладбище, — вас охватит здесь целительно-волшебное успокоение. Нужно, положительно нужно бывать изредка на кладбище, чтобы добрее потом относиться к жизни и не придавать ей в то же время лишней ценности.
Вы ищете ее могилу… Вы находите одну из многих… Кажется, это ее… Кажется… Надпись неразборчива…
{359} Вы присаживаетесь… Убираете могилу цветами… Даете на чай хлопотливому сторожу и отсылаете его подальше…
Несколько минут проходит в сосредоточенном молчании… воспоминаниях…
Зеленеет травка… Небо чисто… Грустно звонят колокола, и где-то чирикают ранние птички…
Она так любила романтичные пикники и эти рыцарские «repas»{822} под открытым небом!..
Вы завтракаете, любовно памятуя о любимом ею…
Беседуете долго о том, что принесла ей, что подарила ей Смерть и не лучше ли здесь лежать, чем продолжать влачить жизнь со всеми ее разочарованьями, со всеми ее несправедливостями, низостями, гадостями, скукой и тревожными, проклятыми болезнями…
Потом, раскрыв одну из антологий, читаете любимых ею Блока, Виктора Гофмана, Поля Верлена.
Если она училась по-английски и любила поборовшего смерть нежно-мудрого Уильяма Блейка, прочтите что-нибудь из его «Songs of Experience» хотя бы это:
And their sun does never shine, And their fields are bleak and bare, And their ways are fill’d with thorns: It is eternal winter there. For where-e’re the sun does shine, And where-e’re the rain does fall, Bade can never hunger there, Nor poverty the mind appall{823}.Это, безусловно, ей понравилось бы.
Или одну из песен детски-смелого, в своем очаровании, Василия Каменского! — «Грустинницу», например!
О, не грусти, грустинница, У грустного окна! В небе льет вестинница, Весенница луна. Цветут дороги бросные, Качаются для гроз. Твои ресницы росные Венчаются для слез. А розы в мае майные В ветвинностях близки — Желанья неутайные Девинности тоски. Пойми покой томительный Мерцания огней. {360} Вино свирели длительно Перед лампадой дней. В твою ли девью келию Мне, грешному, войти! Ведь все равно к веселию Мне не найти пути. О, не грусти, грустинница, Я тоже одинок. Томись и спи невинница, Жених твой грустноок.А может быть, в глубине сердца, несмотря на все, на все новейшие течения, она нежно и «по-настоящему» любила Надсона?..
Ну что ж! Разве не все поэты прекрасны, когда они прекрасны в глазах самой прекрасной из всех прекрасных?.. А ведь такова для вас эта покойная!..
Прочтите ж ей на всякий случай (на счастливый случай!) стихи безвременно скончавшегося Надсона и, поправив цветы на украшенной вами могиле, ступайте тихо домой, пообещав в сердце своем возвратиться к ней сюда при первой же возможности.
Бразильянское
— Я приготовлю вам такого джюлеппа{824}, что вы только оближитесь.
— Благодарю вас, этого-то мне и надобно.
Сегодня я проведу вечер особенно! — Я буду плантатором, бразильянским плантатором совсем недавнего прошлого.
У меня знакомая — Настасья Ильинична — креолка по цвету лица и волос, креолка по пунцовости губ и по сдавленной гордостью страстности.
Потом я приглашу мулатку из «Аквариума» с чудным именем Сильвана, готовую веселить как угодно и, за скромное вознаграждение, согласную на самую трудную роль.
Я приглашу еще друга Виктора, бренчащего на банджо, человека сурового, не выпускающего изо рта сигары.
Все четверо будем (о! без малейшей подделки) говорить на ломаном английском языке, как это наблюдается у выскочек Бразильянской Америки.
Роли распределяются так:
Я — плантатор.