Демон в моих глазах
Шрифт:
– Я тебе ничего не должен, – заметил Антони. – Не смог дозвониться.
Вскоре после этого Тони отправился домой и, улегшись на постель, стал обдумывать, как он может связаться с Хелен. Естественно, он может поехать к ней. Завтра суббота, а до Бристоля всего два часа поездом. Да, там будет Роджер, но Антони не боялся ни самого Роджера, ни его ярости, ни его пукалок. Однако Роджер там будет, и, возможно, откроет ему дверь. И что он, Тони, скажет, столкнувшись лицом к лицу с воинственным и разозленным Роджером
В конце концов Тони забылся беспокойным сном. Когда в семь утра он проснулся, то ему пришло в голову, что он может позвонить ей в музей. Он никогда раньше так не делал из-за ее постоянного невроза и боязни, что у Роджера повсюду были свои глаза и уши, но сейчас он так и сделает, и пусть Роджер катится к черту.
Антони планировал провести весь день в библиотеке Британского музея, но было неважно, когда он там появится. В девять он вышел и купил две банки консервированного супа в «Винтерс», чтобы у него было достаточно мелочи для звонка.
По пути назад Антони столкнулся с Артуром Джонсоном, который являлся воплощением респектабельности в своем сером пальто с серебристым отливом и с портфелем в руках. Артур поздоровался и заметил, что погода как раз по сезону, с чем Антони рассеянно согласился. 142-й был пуст, и в нем стояла абсолютная тишина. Соответствие погоды сезону подчеркивалось порывами ветра, и поэтому по полу холла метались пятна света от раскачивающихся уличных фонарей, который проникал сквозь красные и зеленые вставки во входных дверях.
Антони поднялся на площадку и набрал номер. Раздались короткие гудки, и он опустил свои первые монетки. Ответил женский голос, но это была не Хелен.
– Музей Фробишер. Чем я могу вам помочь?
– Я хочу переговорить с Хелен Гарвиц.
– Могу я узнать, кто ей звонит?
– Это частный звонок, – ответил Антони.
– Боюсь, что мне нужно ваше имя.
– Антони Джонсон.
Девушка попросила его не класть трубку. Где-то через минуту он услышал ее ответ:
– Боюсь, что миссис Гарвиц нет на месте.
– Этого не может быть, – сказал Антони, поколебавшись.
– Боюсь, что ее нет.
И вот тогда он понял. Она бы подошла к телефону, если бы он не назвал своего имени, если бы настоял на анонимности. Но так как Хелен с ним не хотела разговаривать, хотела избежать разговора любой ценой, то она заставила девушку сообщить ему заведомую ложь.
– А могу я переговорить с куратором музея? – твердо потребовал Тони.
– Минуточку, я узнаю.
Опять раздались короткие гудки. Антони засунул в телефон новую порцию монет.
– Норман Ле Кеё у телефона, – произнес тонкий голос с академическим акцентом.
– Я знакомый миссис Гарвиц и звоню из Лондона. Из телефона-автомата. Я хотел бы поговорить с миссис Гарвиц. Это очень срочно.
– Миссис Гарвиц взяла две недели отпуска, мистер Джонсон.
Как он легко назвал его имя… Его тоже предупредили.
– В ноябре? Такого не может быть.
– Простите?
– Прошу прощения, но я вам не верю. Она вас попросила так ответить, ведь правда?
На другом конце провода повисла удивленная тишина.
– Думаю, что чем скорее мы закончим эту беседу, тем лучше будет для нас обоих, – произнес наконец куратор и повесил трубку.
Антони остался сидеть на ступеньках. В некоторых ситуациях очень легко стать параноиком и поверить, что весь белый свет против тебя. Но был ли весь белый свет, а особенно люди, которые для тебя важны, действительно против тебя? Почему вдруг Хелен взяла отпуск в этот холод? Если бы она хотела его взять, то наверняка бы упомянула об этом в своем последнем письме. Нет, это была не паранойя. Было очень легко поверить в то, что, не желая с ним больше общаться, Хелен предупредила Ле Кеё и других сотрудников, чтобы они говорили человеку по имени Антони Джонсон, что ее нет на месте. Естественно, они согласились ей помочь, особенно когда она сказала, что этот мужчина ее преследует.
– Сегодня Котовски кремируют, – произнес Стэнли Каспиан.
Артур положил конверты с арендой перед собой.
– В местном крематории? – уточнил он.
– Да, на кладбище. Не думаю, что будет, как говорится, большое сборище. Миссис Каспиан считает, что я должен там показаться, но всему есть свой предел. А куда я засунул пакет с хрустящим картофелем, Артур?
– Вот он, – ответил Джонсон, с отвращением доставая пакет из мусорной корзины, в которую тот перед этим провалился.
– Дурацкий день для похорон. Мне сказали, что кремация в половине двенадцатого. Но меня это мало трогает. Наоборот, Артур, у меня прекрасное настроение. Ведь сегодня я получил две хорошие новости. Первая – из полиции: я могу сдавать квартиру № 1, и сделаю это уже на следующей неделе. Неплохо было бы ее слегка подкрасить. Как говорится, навести марафет. Нам бы с тобой это тоже не помешало бы, старина. Но ни мы, ни она этого не получим. Хотя я не буду возражать, если новый жилец начнет с красок и кистей.
– Ну а какая же вторая хорошая новость?
– Да, тебе ее обязательно надо узнать; правда, я не знаю, как ты к этому отнесешься. Я повышаю твою арендную плату, Артур. Все абсолютно честно и законно, так что не смотри на меня так. До четырехсот пятидесяти фунтов в год – то есть на две бумажки в неделю. Будь любезен, клади их теперь в свой конверт.
Артур и боялся и ждал этого. Нельзя сказать, что он не мог себе этого позволить. И он знал, что Акт об аренде допускал подобные повышения в эти сложные времена. Но не собирался уступать Стэнли без боя.