Демон в полдень
Шрифт:
В секунду оценив ситуацию, он, недолго думая, размахнулся и ударил меня по лицу. Я помню, как отлетела назад, как ударилась головой обо что-то острое, как рот наполнился вкусом крови. И как уже знакомые руки прикоснулись к моему лицу. Пальцы погладили щеки и губы, а затем мое тело окутала упоительная невесомость, убаюкивающая и успокаивающая. Последнее, что мне запомнилось — пронзительные фиолетовые глаза, которые иногда будут приходить ко мне в кошмарах.
Глава 22
— Как ты думаешь, что я здесь делаю? — резко и
— Здесь, в этом кафе? Или здесь, на этой планете? И сразу оговорюсь, что в философских диспутах я не сильна, поэтому на тему сущности бытия и бренности этого мира со мной лучше не разговаривать. Из великих мыслителей я знаю только дедушку Фрейда, да и то только потому, что мужик был специалистом по извращениям.
— Давай оставим этого гуру психоаналитики и его, да и твои тоже, извращения в покое, — вздохнув, предложил Алтай. — Мы не просто так с тобой сегодня встретились.
— Ну, да, — не стала спорить я. — Сегодня Луна в Козероге.
— Не в курсе, где сегодня Луна, но знаю, над чем ты сейчас работаешь, — невозмутимо продолжил свою мысль Алтай. — И хочу помочь.
С меня мгновенно сдуло всю дремоту. И я так резко подалась вперед, что едва не перевернула шаткий столик, настойчиво балансирующий на неровном полу.
Алтай повторил мое движение, правда без лишней суеты и нервов, и склонился к моему лицу. Тихо, глядя мне в глаза, он спросил:
— Что ты знаешь про Мать Сатаны?
Я на мгновение растерялась.
— Это что-то из мифологии?
— Нет, это что-то из методички отдела по борьбе с международным терроризмом.
Я так же резко отпрянула назад.
— Откуда ты?… Как?… Что, черт побери, происходит в этом проклятом городе! — в конце концов, заорала я, не стесняясь окружающих. Окружающие вздрогнули и с опаской покосились на нас. Опять.
— Идем, — скомандовал Алтай и пружинисто вскочил на ноги. Так резво, словно половина его головы не была покрыта сединой. И, бросив на столешницу купюру в качестве оплаты за заказ, пошагал к выходу.
Мне ничего не оставалось, как бросится следом.
Я бежала за ним словно маленькая девчонка за папой, едва поспевая и стараясь не потерять в толпе. Выйдя на проспект, мы влились в плотный людской поток и начали лавировать. Вернее, лавировал Алтай, спокойно и уверенно двигаясь в сторону, как я уже догадалась, центральной площади. К самому оживленному месту в городе. А я, едва не хваталась за его рукав и активно работая локтями, распихивала людей. Когда твой рост с трудом превышает полтора метра, нужно быть наглой и напористой, чтобы не растоптали более крупные собратья.
— Куда мы идем? — прокричала я, пытаясь переорать один из нетленных хитов отечественной музыкальной индустрии в корявом исполнении уличных музыкантов. Непризнанных гениев с легким налетом бомжеватости было трое. Один из них самозабвенно дергал струны старенькой ненастроенной гитары, а двое других в это время активно подсовывали прохожим под нос головные уборы. Причем если первый держал в руках нечто, смахивающее на самодельную соломенную шляпу, то у второго вообще была кепка.
— По четвергам не подаю, — рыкнула я, едва только один из ребят попытался броситься мне наперерез. Мгновенно изменив траекторию движения, парень постарался оказаться как можно дальше от меня.
Алтай, наконец, вынырнул из толпы и свернул в тихий безлюдный переулок. В Восточной столице было полно таких мест, незаметных и словно позабытых, находящихся по соседству с популярными ресторанами, шумными барами и сверкающими торговыми центрами. Словно два мира, существующие параллельно друг другу, но никогда не пересекающиеся. Один серый, грязный и тоскливый, где вечная слякотная осень с небом цвета грязной ваты, бродячими собаками и стариками, доживающими свой нерадостный век в разваливающихся бараках. Это мир нищеты, чувства обреченности и заброшенности. Он пахнет кислой капустой, самогонными парами и дешевым табаком. А за забором иной мир. Шумный, веселый, яркий. Переливающийся разноцветными огнями дорогих магазинов и неоновых вывесок. Где музыка гремит басами, прерываемая лишь взрывами звонкого смеха. Пахнущий ванильными десертами, горячим кофе, фруктовым дымом и дорогими помадами. Эти два мира — как черное и белое. Как правда и иллюзия. Как скомканная старая ткань и скользкий атлас.
— Что мы здесь делаем? — возмутилась я, когда Алтай неожиданно замер, из-за чего я с разбегу ткнулась носом ему в спину чуть повыше поясницы.
— Мой информатор должен был оставить здесь сообщение, — пояснил Алтай.
Я потерла нос и осторожно выглянула из-за спины своего друга.
Переулок оказался тупиковым. С правой его стороны тянулась кирпичная стена, местами прилично разрушенная, за которой просматривался задний двор гостиницы. С левой расположилась парочка двухэтажных весьма обшарпанных зданий. Судя по расположению окон, это были бывшие общежития. Скорее всего студенческие, принадлежавшие находившемуся неподалеку медицинскому колледжу. А мы стояли как раз напротив зеленых мусорных баков, примостившихся в углу.
— Он оставил его в старом переулке за мусоркой? — неприкрыто удивилась я, оглядываясь по сторонам и поглядывая на окна. Не хотелось бы привлекать лишнего внимания. Это, как любил говаривать один мой знакомый, контрпродуктивно.
— Ага.
Я на цыпочках переступила особенно большую лужу, непонятно откуда взявшуюся, ведь дождей не было уже больше недели, и встала плечом к плечу рядом с Алтаем. Ну, как плечом к плечу…скорее, плечом к подмышке.
— Надеюсь, внутрь ты не полезешь, — ворчливо пробормотала я.
— Незачем, — ответил Алтай, — меня интересует стена.
— В ней? — изогнула я бровь.
— На ней, — поправил меня мой друг. — Информатор — уличный художник. Оставляет зашифрованные послания в виде граффити. Хороший малый. Никто не знает о происходящем в городе больше, чем этот парень.
— Никогда о нем не слышала, — я насторожилась.
— Он появился здесь недавно, — взглянул на меня Алтай снисходительно, хотя, когда между тобой и твоим собеседником едва ли не полуметровая разница в росте любой взгляд будет снисходительным. — Откуда пришел и чем занимался раньше — неизвестно. Но он хорош. Очень хорош.