Демон воздуха
Шрифт:
— Он не вернется.
— Ты считаешь, он уехал навсегда, обрек себя на изгнание?
— Нет. Я думаю, что он погибнет. — Она буквально прошептала эти слова, прозвучавшие как шуршание раскаленных углей в жаровне. — Точно так же, как его отец. Тот погиб, когда наш сын был младенцем.
— Да, знаю — твой отец рассказал мне. А муж твой, судя по всему, был очень храбрым человеком. Жаль, что ты потеряла его. Я сочувствую тебе.
— Это случилось очень давно, — проговорила она как ни в чем не бывало. — Но вообще-то да, он был храбрецом, не чета этим хваленым воинам. — Меня удивило, что в этот момент она сумела улыбнуться. — Спасибо тебе за эти слова.
Мне вспомнилась фраза старика, сказанная о ней и о Сияющем Свете. Что имел в виду старик,
— А тебе, наверное, было нелегко все эти годы — занималась с делами в одиночку, без мужа, да еще сынок подрастал.
Она посмотрела на меня с любопытством.
— Да, нелегко. Но жены торговцев умеют справляться со всем. Мы ведем все дела, пока наши мужья находятся в отлучке месяцами и даже годами. Нас воспитывают специально для этого. И потом, мы ведь не бедствовали. Император был с нами щедр. Когда торговцы вернулись из Куаутенанко, он богато одарил их маисом и бобами, одеждой из хлопка и кроличьим мехом. Нам никогда не грозил голод, даже после того, как мой отец состарился и не мог уже больше ездить торговать на дальние расстояния. А теперь вот Сияющий Свет собрался открыть свое собственное дело. — Она вдруг порывисто отвернулась и сквозь слезы прибавила: — Вернее, открыл бы, если бы не случилась эта проклятая история!
— Ты имеешь в виду жертвоприношение?
Она только закусила губу, но ничего не ответила.
— А эти старейшины торговых родов приходили сюда как раз из-за этого? — осторожно предположил я. — Они, наверное, разозлились из-за того, что случилось? Что они говорили?
Женщина вдруг сердито хлопнула по полу ладонью:
— А ты как думаешь? Знаешь ли ты, какая это честь — принести в жертву омовенного раба? Всю свою жизнь торговец сгибается в поклоне перед воинами, ходит босой в простой грубой одежке вместо хлопка и уступает дорогу какому-нибудь болвану, которого мог бы скупить с потрохами тысячу раз. А потом в один прекрасный день — только раз в году — ему предоставляется возможность показать, что торговцы ничем не хуже воинов. И вообрази: такого молоденького, как мой Сияющий Свет, выбрали представлять всех нас. Так разве можно удивляться тому, что они разозлились?! — От волнения она даже скрипела зубами. — Знаешь, что мне сейчас довелось испытать? Я выслушивала укоры семерых стариков, объяснявших мне, каким позором мы покрыли свое сословие. Они хотели узнать от меня, где находится Сияющий Свет и где он взял того раба. И мне пришлось терпеть все это, пытаться что-то объяснить, пришлось защищать своего сына и делать вид, будто мне известны его намерения, хотя на самом деле я ничего не знаю, — и все я вынуждена была делать одна, потому что мой отец опять напился до бесчувствия, а этот неблагодарный гаденыш удрал! — Когда она закончила эту речь, тяжкий вздох, близкий к стону, вырвался из ее груди.
— Так ты, выходит, не представляешь, где Сияющий Свет взял этого омовенного раба?
Она громко всхлипнула, потом ответила:
— Он говорил, что приобрел его на большом невольничьем рынке в Ацкапоцалько.
— Но ты ему не поверила.
Оцелохочитль, опустив глаза, разглядывала свои сцепленные замочком руки.
— С этой покупкой он все тянул до последнего, а потом уже оказалось поздно подготовить и обучить раба должным образом. Когда старейшины захотели проверить, как подготовлен раб, и дать Сияющему Свету наставления, он отмахнулся от них. По правде говоря, я понятия не имею, откуда у него этот раб. — Она вскинула голову, и в ее голосе зазвучали горделивые нотки. — И я тебе вот что скажу. Я была рядом со своим отцом, когда тот жертвовал омовенного раба в честь праздника Поднятых Знамен. Это было в самый первый год, когда император позволил торговцам делать пожертвования. И я тебе скажу: тот раб ничем не походил на это жалкое существо, которое где-то раздобыл Сияющий Свет. Он шел, приплясывая, впереди нас и принял смерть как истинный воин. Так что я-то уж знаю, как должно выглядеть настоящее жертвоприношение!
Руки ее нервно смыкались в замочек и размыкались. Я заметил, как она чуть привстала и снова села, выдав свое волнение. Мне стало любопытно, связано ли оно с тем жертвоприношением многолетней давности. Быть может, она снова представила себя совсем молодой женщиной, поднимающейся на Большую Пирамиду, на которой царили запахи и звуки смерти и где впереди нее по ступенькам гордо шагал человек, обреченный ее отцом на смерть.
Я представил себе, что она испытывала в тот момент, когда отцовский раб расстался с жизнью, — я прямо-таки видел ее приоткрытый рот, ее пылающие щеки, сияющие глаза и затаенное дыхание. Я повидал много жертвоприношений, и мне было хорошо знакомо это чувство, эта почти животная радость, какую люди в таких случаях не в силах сдержать. И это отнюдь не кровожадность, а нечто более обширное и обстоятельное — присутствие смерти и утверждение жизни, две вещи, которые мы традиционно не привыкли разделять.
— Я тоже знаю. Когда-то я был жрецом.
Она посмотрела на меня с интересом, и лицо ее залилось румянцем, а на горле затрепетала жилка. Не исключено, что в этот момент она тоже представила меня молодым, одним из тех загадочных и величественных служителей богов, чьи головы венчают короны из перьев, а щеки вымазаны кровью и охрой. Она вдруг нахмурилась:
— Но сейчас ты раб. Как это случилось?
Этот вопрос вернул меня на землю. Об этом мне говорить совсем не хотелось, поэтому я неуклюже перевел разговор на другую тему:
— Моему хозяину нужно знать, где твой сын взял этого раба. Он хочет сам поговорить с Сияющим Светом…
— Зачем?
Я открыл было рот, намереваясь ответить, но тут же приумолк. Что я мог сказать ей, когда подозревал, как в этот самый момент старик Черные Перья, быть может, забавляет себя мыслями о том, какие части тела Сияющего Света ему хотелось бы отрубить в первую очередь? Я только слышал собственный невнятный лепет:
— Он очень беспокоился, что жертвоприношение сорвалось. Ведь он тоже принял участие, послав на помощь меня.
— Да-а… И ты, конечно, помог! — с укором произнесла она. — Если бы ты не упустил этого раба, когда он бросился бежать, все могло бы быть хорошо…
— Я ничего не мог поделать!
— Просто моему сыну следовало было нанять кого-нибудь получше. Кого-нибудь вроде того здоровяка Рукастого, — не слушая меня, продолжала она. — Двое таких, как он, вполне удержали бы того раба.
— Я вообще-то туда не напрашивался! — возмутился я. — Я даже не понимаю, с какой стати меня туда послали! Кто это вообще придумал? Это твой сын попросил, чтобы меня прислали на подмогу?
— Откуда мне знать? Я же говорю, что понятия не имею, чем он занимался.
— Значит, тебе неизвестно, какие дела связывали его с моим хозяином?
— До вчерашнего дня я даже не подозревала, что у них были какие-то общие интересы!
— А как насчет человека, принимавшего у него игорные ставки? Его зовут Туманный.
Этот последний вопрос, похоже, поразил ее словно гром. Она вдруг резко наклонилась вперед, будто ее ударили ножом в живот. Потом она почти так же неожиданно распрямилась, но отвечала, уже не поднимая глаз и совсем тихо:
— Мой сын рассказывает мне… не обо всех своих занятиях. Да и с какой стати он должен докладывать мне обо всем?
— Но он пользовался услугами этого человека? Делал через него тайные денежные ставки на игру?
Я заметил, как она задрожала всем телом.
— Не знаю. Да… вероятно, он участвовал в этом. Послушай, я очень устала! Все утро я принимала у себя старейшин, а теперь вот еще ты пришел с какими-то вопросами, на которые у меня нет ответов. — Взгляд ее потускнел и стал теперь жестким и уклончивым. — Если главный министр хочет поговорить с моим сыном, то пусть тогда ищет его где хочет. Но можешь ему передать, что Сияющего Света здесь нет. Он ушел из дома навстречу смерти. Вот и посмотрим, как отнесется к этому твой хозяин, раб!