Демон воздуха
Шрифт:
— Ну да, — согласился Рукастый.
— Ну что ж, где у нас находится метла, ты знаешь. И не надо думать, будто я с утра примусь вычищать за вами всю грязь. Далее, этот ребенок… — Ситлали говорила сурово, но по морщинкам вокруг глаз я понял, что ей смешно. Мне нравилась эта женщина — произведя на свет девятерых детей, она умудрилась не утратить чувства юмора. «Звезда» — вот что означало ее имя, и оно как нельзя лучше шло ей, к ее излучающему тепло лицу, серьезному в тот момент, когда она разглядывала ребенка.
Рукастый охотно поделился с нею своими соображениями:
— Помнишь омовенного раба, который
Сам предмет обсуждения сидел на корточках посреди комнаты, куда его посадил Рукастый, и, не вынимая изо рта большого пальца, безмолвно слушал разговор окружающих его людей. Он слегка дрожал, хотя день был отнюдь не холодный.
— Ничего твои торговцы не узнают от этого ребенка, если он умрет с голоду, — сурово заметила Звезда. — Сдается мне, никому из вас и в голову не пришло поинтересоваться, когда он в последний раз ел.
Мы с Рукастым виновато переглянулись.
— Но он не говорил нам, что голоден! — попытался возразить я.
Женщина смерила меня таким взглядом, который засушил бы даже кактус.
— А зачем он тогда, по-вашему, стащил у вас мешок с едой? И вообще чего же удивляться, что он с вами не беседовал? Ведь он напуган до смерти! — Она тяжело поднялась, не дожидаясь, когда муж поможет ей, и протянула к ребенку руку: — Пошли со мной! У меня есть кукурузные лепешки. И медовые есть. Ты любишь медовые? Ну конечно, любишь! Кто их не любит. Ну вот, так-то лучше…
Обернувшись и смерив нас укоризненным взглядом, она вывела ребенка из комнаты, держа его за руку. Наш так и не открытый мешок с обедом она унесла с собой.
Олень со Змеем были не из тех ребятишек, что станут сидеть рядом с папашей, когда еда убегает на глазах. Они резво бросились следом за матерью и незнакомым мальчиком. Уже через мгновение мы услышали, как она ругает их за грязные следы во дворе.
— Слышишь, Рукастый… — начал я.
— Ладно, остались без жратвы, тогда принесу чего-нибудь попить, — произнес он и поднялся. — Подожди-ка здесь.
— Нам надо поговорить, — успел сказать я, обращаясь к его удаляющейся спине.
Он вернулся очень скоро с двумя глиняными плошками, в которых была простая вода, хотя я поймал себя на мысли, что не отказался бы сейчас и от чего-нибудь другого.
Рукастый опустошил свою чашку сразу же и с довольным видом облизнул губы.
— Вот что мне было нужно! Так ты считаешь, нам надо поговорить?
— Да, об этом ребенке. Мне кажется, ты не должен бежать к торговцам сразу же, как только услышишь его историю. Ну а я, понятное дело, никому не скажу, где ты его нашел.
Он отшатнулся с ошарашенным видом и нахмурился:
— Нет, я просто подумал, что старейшины-торговцы или, может быть, твой хозяин, который имеет какие-то дела с Сияющим Светом…
Я осторожно поставил на пол чашку, удержавшись от того, чтобы не грохнуть ею об пол в расстройстве.
— Неужели тебе до сих пор не ясно, что произошло в той деревне?
— А что? Ну-ка расскажи! — холодно отозвался он. — Мне, например, известно, что там три человека погибли в огне, а явись мы туда не в добрый час, их могло бы быть семеро!
— Да не в огне они погибли. По крайней мере не все. Ты
— Ты говоришь «она», а откуда знаешь, что это была женщина?
— Это только мое предположение, но мы же знаем о случившемся с Сипактли, то есть в доме его не было. Поэтому я считаю, что трое, которых мы нашли сегодня, — его жена и дети. Ясно, что это дело рук главного министра — когда колдуны удрали из тюрьмы, он разослал воинов по их семьям. И выбрал-то, судя по размеру сандалий, самых крепких молодцев. Ну и после всего ты намерен распространяться об этом по всему городу?
— Нет, конечно! — проговорил Рукастый упавшим голосом. — Просто я думал, что мальчишка…
— Этот мальчишка не кто иной, как сын омовенного раба, приготовленного в жертву Сияющим Светом. И это вовсе не совпадение, что он оказался рядом, когда мы разгребали там останки. Как ты думаешь, почему он там оказался?
Рукастый угрюмо уставился на дно своей пустой чашки, ожидая, когда я сам отвечу на свой вопрос.
— Потому что там был его родной дом. Он ошивался неподалеку от руин, так как ему некуда было пойти. И если ты прав и он действительно сын того омовенного раба, то это означает, что…
Я приумолк, задумавшись над тем, что именно это могло бы означать.
Если догадка Рукастого верна, то воины приходили туда за этим омовенным рабом. И если прав мой братец, значит, за всем этим стоял мой хозяин. В дом омовенного раба нагрянули его люди. Конечно, они не нашли там нужного им человека, но с пустыми руками уйти не захотели, поэтому убили его семью и сожгли дотла дом; и все это они сделали по приказу моего хозяина.
Убийство у нас, ацтеков, не считалось делом зазорным. Лишить человека жизни легко мог любой из нас. Мы убивали вражеских воинов — на поле битвы или на вершинах своих пирамид, зная — они сделали бы с нами то же самое. При этом мы верили, что боги вознаградят их за доблесть, даровав им место в солнечной свите, а по прошествии четырех лет позволят им возродиться в образе колибри или бабочки. Мы даже умерщвляли женщин и детей, когда того требовали боги, но бессмысленных, беспричинных убийств мы не совершали. Слишком драгоценной считалась у нас человеческая жизнь — ведь ее ценность определили сами боги.
Уничтожение целой семьи в непосредственной близи от столицы представлялось мне поступком настолько дерзким, отчаянным и до крайней степени беззаконным, что вывод напрашивался один — человек, отдавший такой приказ, был способен на все. В тот момент меня ничуть не интересовало, почему он так поступил, а думал я лишь об одном — что это могло означать для меня, его раба, находящегося полностью в его милости.
Кто, спрашивал я себя, мог бы защитить меня от этого человека, реши он, что ему проще объясниться по поводу моей смерти, чем оставить меня в живых? Только император. Это я понимал, а также знал, что Монтесума не станет беспокоиться из-за какого-то раба, если только я не дам ему того, чего он хочет, — этих колдунов. Но пока я мог предложить ему лишь какого-то мальчонку-молчуна, не назвавшего нам даже своего имени.