Демон. Трилогия

Горъ Василий

– Вот урод! – представив себе, что кто-то пасется на его АСВВ, Элжберт изо всех сил сжал кулаки.

– Хе-хе! Бывшей супруге Мозли Крю снова не повезло: ее новым ухажером уже заинтересовался отдел «ITD». Сядет он однозначно.

– Туда ему и дорога. Что стало с самим Мозли?

– Дальше начинаются догадки. Скорее всего, посмотрев диалог своей бывшей жены с новым любовником, он понял, что вернуть ее обратно не удастся. И зачем-то влез в Галанет. Судя про трафику, ночь, проведенную его ненаглядной женушкой с новым любовником, он не спал вообще. И весь следующий день – тоже. А вечером решил покончить жизнь самоубийством. Надиктовав прощальное письмо на комм, он выставил время его отправления на утро следующего дня, внес коррективы в программное обеспечение СТК и СОАС [162] своей квартиры, подключил к климатизатору медблок, принял снотворное и улегся спать. Нет чтобы умереть, как нормальный мужик – выскочить из окна или застрелиться!

Нет – он синтезировал какой-то отравляющий газ и задохнулся во сне, – возмущенно посмотрев на Элжберта, капитан со всей силы врезал по столу ладонью. И, поймав взлетевшую в воздух ложку, чуть менее экспрессивно добавил: – В общем, когда мы вломились в его квартиру, допрашивать его было уже бесполезно.

162

Система оповещения аварийных служб.

– Я восхищен вашей профессиональной хваткой, капитан, – почти не кривя душой, воскликнул Элжберт. – Такой самоотверженный труд не должен оставаться без вознаграждения. Я, как истинный поклонник вашего таланта, позволил себе сделать вам небольшой презент.

– Большое спасибо, сэр, – бросив взгляд на свой комм, на котором высветилась шестизначная цифра, капитан запнулся на полуслове. – М-да. Э-э-э. Можете быть уверены, что в моем отчете о проведенном расследовании не будет никакого упоминания о той маленькой интрижке, которую… которой, в общем-то, и не существовало. Кстати, письмо господина Крю так и не успело уйти в Сеть. Весьма занятная штуковина. Если у вас есть желание познакомиться с этим шедевром эпистолярного жанра, то я могу подарить вам единственную сохранившуюся копию…

Взяв со стола кристалл с записью, Элжберт неторопливо убрал его в карман, а потом, посмотрев в глаза собеседнику, зачем-то поинтересовался:

– А что с оригиналом?

– Увы, в результате трагической случайности он оказался уничтожен.

– Доброе утро, Латива! Доброе… Слово, смысл которого давным-давно забыт. Доброта – это нечто эфемерное, сказочное, давно забытое! И никому уже не нужное. Канувшее в далекое прошлое вместе с понятиями Честь, Совесть, Любовь. Сижу, смотрю на оптический датчик своего комма и представляю твое лицо. Вернее, не лицо – лица! А их у тебя так много, что меня, увидевшего только часть из них, до сих пор трясет от обиды и омерзения. Нет. Пожалуй, я кривлю душой – к тебе оба этих чувства не имеют никакого отношения. Меня трясет не от этого. И о тебе я думаю иначе. Да. О тебе – с грустью. Знаешь, мне было очень трудно смириться с мыслью, что в твоем сердце нет места ни для кого, кроме тебя – любимой. Не менее сложно было понять, что ты в своем эгоизме достигла совершенства… и почти невозможно оказалось тебя простить. Впрочем… почему «невозможно»? Ведь смог же, правда? А еще я пришел к интересному выводу: моя любовь – слепа! И все эти годы я грелся не о твои чувства, а об отражение своих собственных! С ума сойти, правда? Хотя нет. Сходить с ума от этого – глупо. Весь ужас – в другом! В том, что ты, при всем твоем чудовищном эгоизме и меркантильности – лишь жалкое подобие меня. Нет, если не присматриваться, то все смотрится довольно прилично: я слаб, наивен и плохо приспособлен к этой жизни. Я умею любить, радоваться мелочам, отдавать всю душу тому, кому люблю… и совершенно не способен ненавидеть. Представь себе, вместо того, чтобы упиваться свершившейся местью, я в сотый раз прокручиваю одну и ту же запись репортажа из «Золотого Дна» и… схожу с ума от угрызений совести. Да, во мне нет ревности к твоему бывшему любовнику. И мне плевать, поймешь ли ты, что не в деньгах счастье. А еще нет ненависти к Вадиму Мейерхольду, оказавшемуся чертовски шустрым, предприимчивым и беспринципным. Ведь «друг» – это тоже слово. Такое же пустое, как «жена», «верность» или «преданность». Ой, о чем это я? А… Про себя… Да. Знаешь, то, что я тебе перечислил, – только красивая оболочка. Внешняя сторона меня! На самом деле все не так! Я – чудовище, по своему скудоумию оказавшееся способным ввергнуть мир в очередной кровавый кризис! Я – человек, который в угоду своим жалким желаниям хладнокровно убил тысячи ни в чем не повинных людей! Загляни в Галанет – и тебя захлестнет волна рассказов о волне самоубийств, банкротствах, судебных исках. Кровь на полу «Золотого Дна», под стенами «небоскреба самоубийц» и где-то там еще – все это тяжким грузом лежит на моей совести! Странно, да? Единственное чувство, которое я сейчас испытываю, – это БОЛЬ! С ума сойти – если бы не моя ревность, то тысячи людей продолжали бы жить, чему-то радоваться и огорчаться, смеяться, плакать, грустить. Плохие, хорошие – они бы ЖИЛИ. Какое я имел право распоряжаться их судьбами? Я, какой-то жалкий программист из заштатного городка заштатной планеты? Никакого! Поэтому обида и омерзение, о которых я тебе говорил в самом начале письма, – не к тебе. М-да… Нет, я не буду просить у тебя прощения: ведь зло,

которое я выпустил в мир, никак тебя не зацепило. Рано или поздно, но у Элжберта Беарна-младшего появилась бы новая любовница. И ты, урвав кусок от его пирога, перескочила бы в постель к следующему толстосуму. Какая разница, кто бы им оказался – тот же Мейерхольд, или Рокуэлл, или Фиш? Да никакой! Это твоя жизнь и твой выбор. Если извиняться – то перед теми, кого я разорил, выгнал на панель или убил. Или перед детьми, лишившимися родительского тепла и ласки только ПО МОЕЙ ВИНЕ. Но любые извинения – это тоже СЛОВА. Набор букв. Сотрясения воздуха. А от них – не холодно и не жарко. Тогда зачем я все это тебе говорю, спросишь ты. Если честно – то не знаю. Мне кажется, что это письмо – просто разговор со своей совестью. И попытка выплеснуть боль своей души. Смешно: выплеснуть БОЛЬ – и СЛОВАМИ. Эх. Ладно. Время слов заканчивается. Прощай.

Глава 42

Майор Натаниэль Свифт

– Интересно, чего это он там так мечется, – глядя на экран своей рабочей локалки, удивленно пробормотал лейтенант Виккерс. – Третий раз ломится туда же.

– Ты это о ком? – лениво отставив в сторону одноразовый стаканчик с кофе и посмотрев через плечо подчиненного, поинтересовался Натаниэль.

– Объект Альфа-один, сэр! Выходит из кабинета, добирается до лифта, поднимается на минус четвертый ярус, заходит в комнату четыре-двадцать два, стоит там около минуты, потом спускается на минус пятый, на двадцать секунд влетает в пять-шестнадцать, а потом чуть ли не бегом возвращается к себе.

– Ну и что тут не так?

– Не знаю, сэр! Просто… ощущения странные, – слегка смутился стажер. – А можно, я попробую прогнать траектории его передвижения через ассоциативно-логический блок?

– Ну, прогони, – пожал плечами майор. – Заодно и потренируешься.

Смотреть, как пальцы одного из не самых лучших выпускников спецкурсов ОСО ВКС порхают над виртуальной клавиатурой, было совершенно неинтересно, поэтому Свифт, повернувшись спиной к его рабочему месту, потянулся за недопитым напитком.

– Циклическая запись, сэр! Вероятность использования «Калейдоскопа» – порядка восьмидесяти восьми процентов! – восторженный рев Виккерса за спиной чуть не сделал Натаниэля заикой:

– И чего так орать? Ты уверен?

– Ага, сэр! Смотрите: вот диаграмма изменений траекторий его передвижения. Вот эти алые линии – перемещения, необходимость которых ниже логического предела. Скажем, зачем делать шаг влево при выходе из лифта, если там нет ни препятствия, ни ожидающего открытия дверей человека? Зато если представить, что это – работа блока динамического изменения имеющихся в записи характеристик, то все бьется! Скорее всего, те, кто применил «Калейдоскоп», успели отснять сравнительно небольшой кусок его перемещений, и для того, чтобы сгенерировать нормальный ролик, программе не хватило материала.

– И чем, по-твоему, они смогли отснять то, что происходит на нижних ярусах лаборатории? – прищурился майор.

– Ну, учитывая тот факт, что посторонних судов в радиусе ста километров за последние полчаса не пролетало… или они пролетели после начала работы этой программы, то либо нашими сканерами, либо сканерами МБшников, – не отрывая взгляда от рабочих экранов, пробормотал лейтенант.

– То есть получается, что «Калейдоскоп» работает НЕ во внутренней сети лаборатории, а в НАШЕЙ системе?

– Получается, что так, – растерянно посмотрев на начальство, Виккерс смертельно побледнел. – А еще это значит, что нам надо объявлять боевую тревогу, сэр!

– Так точно, лейтенант! – чувствуя, как по его спине потекла струйка холодного пота, зарычал Свифт. – Ну, и чего же вы сидите?

– Я сейчас, сэр! Вернее, уже!!! – Лейтенант ткнул пальцем в сенсор виртуальной клавиатуры и ошалело уставился на здоровенную голограмму «Боевая тревога», появившуюся на большом тактическом экране дежурки. Рев баззеров раздался на долю секунды позже.

– Перезагружу систему. Или… переключение на резервные серваки. Сбой. Еще одна попытка. Сбой. Не дает ничего делать! Да, это «Калейдоскоп», с-сука!

Увидев в глазах Виккерса непередаваемый восторг, майор чуть не взвыл от бешенства: судя по использованию весьма специфического программного обеспечения, в данный момент объект, контролируемый его отделом, подвергался нападению со стороны специалистов высочайшего класса!

– Код три дробь один! – врезав кулаком по сенсору активации одного из самых жестких вариантов защиты лаборатории, Свифт рванул на себя спинку своего кресла и, упав на его сиденье, опустил на глаза рамку виртуального монитора.

– Сейсмические датчики засекли взрыв на территории объекта, сэр! – растерянно проблеял лейтенант. – Эпицентр взрыва располагается на минус первом ярусе в комнате один-двенадцать! Еще один взрыв, сэр!!!

– Вижу, – выдохнул Натаниэль, разворачивая перед глазами все необходимые для контроля операции экраны. – А еще ты пропустил множественные цели в радиусе двухсот метров от объекта!

– Не успел увидеть, сэр! Активирую «Полосу». Сбой! Команда не проходит!