Демонический Любовник
Шрифт:
Доктор замер в нерешительности, не зная, продолжить ли свое расследование или догнать сбежавшего коня, и наконец устремился в погоню за последним; следы на земле, которые, вероятно, изучала девчонка, никуда не денутся, а любая попытка с ее стороны уничтожить их будет пресечена на корню.
На подгибающихся ногах Вероника удалялась от зловещей находки до тех пор, пока, будучи не в состоянии идти дальше, не опустилась на одно из поваленных деревьев в этом неухоженном месте. Отсюда она могла видеть хибары в переулке, хотя сама была полностью скрыта подлеском.
Наконец, она услышала звук колес со стороны дороги и увидела доктора, возвращающегося с обузданной теперь лошадью. Однако, когда отрезвленное животное оказалось рядом с последней хибарой, оно так резко дернулось, что одним колесом повозка соскользнула в канаву и доктор едва не упал. Этот достопочтенный гражданин,
Было ясно, что доктор хотел остановиться и посмотреть, что же так привлекло внимание Вероники, но лошадь была почти неуправляема; кроме того, огромная куча листьев, которой старательно подмел землю маленький холодный ветерок, уничтожила все отметки из камней и глины, по которым он рассчитывал определить это место, поэтому там, где он искал, не было никаких следов, а копыта его животного навсегда уничтожили единственные физические доказательства реальности полуночной вылазки.
Вернувшись в бильярдную, в общество пучеглазых рыб, Вероника принялась обдумывать произошедшее. Было бесполезно считать случившееся дурным сном; каким бы ненормальным ей это ни казалось, она должна была признать, что это произошло на самом деле. Там, в хибаре, лежал мертвый ребенок, а четверо других были смертельно больны. Вот она цена, которую нужно было заплатить за то, чтобы умерший человек мог и дальше вести ту призрачную жизнь, которую вел Лукас. Необходимую ему жизненную силу можно было добыть только опустошая других. Ее не хватало на всех и у некоторых она заканчивалась, когда незваный гость опускал свою ложку в чужую тарелку. Лукас, безжалостный единоличник, воровал у тех, кто меньше всего был способен защититься от его мародерства – у маленьких детей. Вероника вспомнила о свежих детских могилах, которые она видела, когда ходила на кладбище, и гадала, как много жизней должно было быть принесено в жертву, чтобы Лукас мог и дальше оставаться на плане проявления.
Одно она знала твердо, никаким больше маленьким детям не будет причинено вреда, если в ее силах будет это предотвратить. В Веронике был очень сильно развит материнский инстинкт и Лукас не смог бы найти более верного способа заставить ее отвернуться от него, чем нападать на детей. Робкая, готовая покорно вынести что угодно, когда дело касалось ее собственного благополучия, она превращалась в разъяренную тигрицу, когда маленькие беззащитные создания нуждались в ее помощи. Лукас разозлил Вечную Мать, хранительницу жизни, и в Веронике, разозлившейся впервые, восстала вся оберегающая сила Природы.
С мелкими личными проблемами отдельных людей можно было справиться своими силами и не выносить их дальше, но когда мужчины и женщины соприкасаются с невидимыми силами, они часто становятся каналами проявления для них, причем совершенно непредсказуемо. То, что они призывают в личных целях, может, в свою очередь, использовать их в своих, и их личные усилия изливаются в космос. Так, Лукас, используя элементальные силы, пробудил элементы, и они, желая восстановить равновесие, которое разрушили его эгоистичные желания, нашли канал выражения в природе, которая была родственна их собственной. Вероника, редко пользовавшаяся разумом, попала под сильное воздействие этих огромных сил, толкавших к проявлению простейшие формы жизни, сил, с которыми редко сталкивается среднестатистический цивилизованный человек, но которые направляют детей, животных и всех тех, кого мы считаем дикарями. Также они берут под защиту и некоторые детские души, иногда рождающиеся в самых цивилизованных из индустриальных городов, и используя их интеллект, если им позволяют жить на природе, что совершенно необходимо для их благополучия, элементальные силы порождают в них те вспышки лирического творчества, которые освещают тьму нашей недалекой культуры. Но цивилизация редко идет на риск с такими вспышками, и образование, наряду с этикой и человеколюбием, делают все лучшее для того, чтобы минимизировать его.
Вероника не обладала интеллектом, необходимым для перевода форм одного плана существования в соответствующие символы другого; она была медиумом в истинном значении слова и была способна проводить свет высшего мира во мрак нашей земли, и когда этот мир нашел ее, спокойные дни ее жизни подошли к концу.
В маленькой головке Вероники крутилось
Стемнело сегодня рано, ибо закат был скрыт тучами, и едва погас последний луч света, как Вероника ощутила присутствие появившейся из теней темной фигуры в капюшоне с черными светящимися глазами. По-видимому, Лукас собрал достаточно эктоплазмы, чтобы уметь проявляться по собственному желанию, когда свет был достаточно тусклым, но не достаточно для того, чтобы говорить или совершать какие-либо иные действия. Ему требовалось добыть больше этой странной субстанции, если он хотел продолжить существование среди живых, и Вероника решила, что он не должен получать ее столь мерзким способом. Как остановить его, был другой вопрос, но она решила, что ни за что не станет помогать ему, и полагала, что ее отказ существенно подорвет его силы на данном этапе его становления.
Она знала, что между ними началось противостояние, и всем своим существом приготовилась пройти через него. По выражению черных глаз в складках серого одеяния было ясно, что их владелец прекрасно осознавал перемену в ее отношении; в них было удивление и укор, но не было злости, которую ожидала увидеть Вероника.
У Вероники вновь возникло знакомое ощущение падения и она вновь увидела, как от нее отделяется туманоподобная субстанция, помогающая Лукасу превратиться в некое подобие живого человека. Теперь для завершения этого процесса требовалось не так много энергии, и в состоянии, очень близком к нормальному состоянию сознания, Вероника встретилась с материализовавшимся перед ней Лукасом.
Он стоял в тусклом красноватом свете углей, закутанный в мягкое серое одеяние с капюшоном, но теперь его руки, казалось, могли схватить ее, а темная кожа лица выглядела источавшей жизнь. Она никогда не думала о своем друге как о мертвеце, так что с этой точки зрения его возвращение не стало для нее шоком; с того самого момента, когда она обнаружила его тело на залитой солнцем кровати тем далеким летним утром, она знала, что он только и ждет возможности вернуться к ней, и что рано или поздно такая возможность появится. Она ждала его и ее ожидание было, наконец, вознаграждено. Она испытывала к нему точно такие же чувства, как и при его жизни, и, в сущности, он даже нравился ей еще больше; в прежние дни, в доме в Блумсбери Сквер, она зависела от его расположения (величины, в общем-то, переменчивой), теперь же само его существование зависело от нее, ведь она дала ему часть своей энергии для построения тела, и каким-то странным образом ее материнский инстинкт распространился и на это существо, оживленное ее собственной жизненной силой. Его невероятная зависимость от нее давала ему сильнейшую власть над ней. Вероника, с новыми для нее материнскими чувствами, могла противостоять любой агрессии, но при этом страстно заботилась обо всех, кто от нее зависел, а Лукас в своем наполовину материализованном состоянии был зависим от нее не меньше, чем ребенок, готовившийся к рождению.
То, насколько далеко мог зайти процесс, зависело лишь от смелости Лукаса, ведь в этом странном деле доступные жизненные силы разделялись между партнерами, которые стояли рядом друг с другом лицом к лицу – частично материализовавшийся мужчина и наполовину дематериализованная девушка. Снова серый мир, освещенный своим собственным сиянием, открылся ее взору; снова душа, известная ей как Джастин Лукас, превратилась в подобие человека, и он, ведомый теми же эмоциями, что руководили им в жизни, приблизился к ней, и голос, тихий и глухой, но весьма различимый, донесся до нее: