Демонический отбор. Захомутать и обезвредить
Шрифт:
— Именно! — обрадовался брат, что обрел друга-философа в лице громилы с бандитской мордой. — Он вычеркнул нас из жизни. Не возникло лишних вопросов и сомнений. Не появилось желания найти её. Ему поверили, что девушка мертва, потому что для него она по-настоящему умерла.
Хоть убейте, но я чувствовала шероховатость такого плана. Нет, всё логично, одним махом убили двух зайцев. Правда, собственный сын остался без защиты, но, судя по всему, Аманда представляла опасность, и императрица решила, что проще избавиться от неё, чем продолжить странные отношения без какой-либо близости.
Но
Почему во дворце вечно выдумывают какие-то заговоры и козни?
— Пойми, малявка, тут дело в психологии. Если Эдвард испытывал что-то к Аманде, а она бы его бросила, он бы попытался с ней связаться.
Но он ничего к ней не испытывал.
Уж я-то в курсе.
Вот что сгубило их план. Вот где та мелкая заноза, которая помешала мыслить здраво. Императрица думала, что её сын ринется за невестой из чувства собственности или желания вернуть её. Поэтому и хотела дать такой повод, после которого самолюбие не позволило бы ему искать эту женщину. Проблема в том, что Эдварду было откровенно плевать.
Люди порой придумывают слишком сложные схемы. Вместо того, чтобы спросить сына в лоб — «Тебе нужна эта женщина?» — мать придумала незнамо что.
Хотя…
Сработало же.
Как говорится: если дурацкая идея увенчалась успехом, значит, не такая уж она и дурацкая.
— Теперь ты понимаешь, для чего нужен жутко корявый план «похищения»? — напомнил о себе брат-шпион. — Император должен был очнуться, и я должен был ранить его. А если бы что-то пошло не по плану, и Эдвард не смог бы добраться до города, как думаешь, кто бы тащил его на своем горбу? Поверь, малявка, в иной ситуации я бы не допустил осечки.
Замечательно звучит, если вдуматься. Императрица отравила собственного сына из благих побуждений. Эдвард ошибался, считая, что яд добыт из запасов полиции. Нет, его предоставила собственная матушка.
А что вы знаете про глубину семейных отношений?
— И ведь Эдвард так запросто поверил, — покачала я головой.
— Он хотел поверить, — простецки заметил Стэн. — Наша фантазия всё доделает за нас. Что тут неочевидного? Вот я, вот Аманда, вот попытка похищения. Ты бы усомнилась?
— Кстати, да. Почему похищения-то? Что мешало устроить битву прямо в спальне?
— Глупый вопрос, — оскорбился Стэн. — Попробуй мы провернуть всё это во дворце, сбежать бы не успели. Нам требовалась фора.
Ну-ну. Проще же затащить взрослого мужчину в леса и дождаться, когда он придет в сознание, чтобы устроить театральное представление.
— Знаешь, что я скажу? Вы плохие заговорщики и план ваш не выдерживает никакой критики.
— Зато он сработал. Потому что жизнь, малявка, штука дурацкая и поступки там чаще всего неразумные. Ты всё узнала, что хотела? Нужно выезжать, я не планировал так долго стоять здесь.
Пока я обдумывала всю сложность дворцовых интриг, Джон удивлённо цокнул языком.
— Я думал, такие истории бывают только в сказках, — коротко изрек он.
Мне оставалось только согласиться.
Если можно по уши увязнуть в болоте, то именно этим я сейчас и занималась. С каждым новым словом брата захлебывалась всё сильнее.
Стэн собрался уходить, но я требовательно дернула его за запястье.
— Подожди. Что сказала тебе императрица? Почему ты приехал?
— Она была убеждена, что её сыну угрожает опасность, и попросила увезти тебя любыми способами домой. Понимала: ты не согласишься уехать добровольно.
— Какая ему может угрожать опасность? От близости со мной, что ли?.. Чушь!
Наоборот, вместе мы сильнее, и если с Эдвардом что-то происходит, я должна быть рядом хотя бы из добрых побуждений. Плевать, есть между нами связь, влечет ли нас друг к другу — это мелочи. Но против магических чар не попрешь. Мы связаны накрепко. Почему она не позволила мне остаться с ним?..
Как он?
— Не злись, у тебя из ушей пар валит.
— Выслушай меня, — взмолилась я, не отреагировав на очередную шутку. — Я всё объясню, и ты поймешь, что мне лучше быть рядом с Эдвардом.
— Не пойму, даже не пытайся. Во-первых, я не могу оспаривать приказы. Во-вторых, ты дороже мне любого императора. Тори, может быть, родители не рассказывали тебе, но в младенчестве ты чем-то так сильно болела, что чуть не погибла. Врачеватели разводили руками, отец в одночасье поседел, — он заговорил совсем другим, лишенным ерничества тоном. — Мама выходила из твоей спальни, и я пробирался внутрь, чтобы защищать тебя. Мне казалось, что болезнь нападает тогда, когда рядом с тобой никого нет. И я ночами сидел возле кровати, вооруженный кухонным ножом. Ты жутко хрипела, до сих пор этот хрип в ушах стоит. А я всё сидел, не смыкая глаз. — Стэн гордо вздернул подбородок. — Уже тогда я поклялся всегда быть рядом. Обучал всему, что знал сам, чтобы ты могла постоять за себя. Обрадовался, когда ты решила пойти в полицию. И ты считаешь, что для меня есть что-то важнее, чем ты, дуреха? Ты думаешь, что я добровольно оставлю тебя в месте, где происходит что-то непонятное? Ни за что. Ну-ка, признавайся. Скучала по мне? — спросил он, склонившись и поцеловав меня в макушку.
— Ни капельки, — заявила я почти не дрогнувшим голосом.
— Вы так проникновенно ссоритесь, — вклинился Джон. — Но, может быть, поедем? Нам бы отыскать какой-нибудь постоялый двор, чтобы не ночевать на улице.
— Здравое решение, — одобрил Стэн.
Во мне клокотала дьявольская смесь чувств. От благодарности брату за то, что он есть, за его доброту, за готовность помочь. Но, вместе с тем, подступала злость. Почему этот упертый осел не готов услышать меня?! Я же не та малявка, которая не умела отличить добро от зла. Я выросла и сама знаю, чего хочу.
Обратно к Эдварду. Вот моё главное — нет, единственное! — желание.
— Дай пройти, — отпихнула я брата, застрявшего в проходе.
— Ты куда? — спросил с подозрением.
— В кустики. А что, нельзя?
— Можно, — стушевался Стэн и позволил мне пройти.
Я стояла в тех самых кустиках, в которые забрела не по прямому назначению, а чтобы переварить всё. Обдумать. Остыть.
Должно же найтись хоть что-то, что позволило бы нам задержаться в городе. Мне нельзя уезжать. Называйте это запоздалой интуицией, но та практически орет дурниной: «Останься!»