Демонический отбор. Захомутать и обезвредить
Шрифт:
Несчастного врачевателя от моей фразы аж перекосило. Он весь сморщился, брови сложил домиком, губы надул, как ребенок, у которого отобрали леденец и подсунули редьку.
— Вы что, госпожа?! Какие ужасные вещи вы говорите! Без понимания ваших чувств мы не сможет определить главное! Вы хоть знаете про настоящие и поддельные истинные пары?
Видимо, не знаю.
Я даже не стала пытаться соврать, лишь развела руками. Кстати, рога исчезли. Можно перестать сутулиться, неосознанно пытаясь втянуть в плечи не только шею, но и «прекрасные
— Не знаете? Ох, боги, почему вам не рассказали про то, с чем вы столкнулись?! Я подберу соответствующую литературу в кратчайшие сроки. Это бесценное знание, ибо первыми правит неподдельное чувство, а вторые ведомы грязными помыслами. Ваша связь либо возвысит вас до самых небес, либо ослабит в тот самый момент, когда иссякает страсть.
— А она может иссякнуть?
Хм, мне понравилась предыдущая ночь и то, что мы испытывали. Дрожь, что звенела в телах, дыхание, что срывалось, нарастающее чувство чего-то великого… полета… всесилия… вечности.
— Запросто, если вы — не та, которая нужна великому правителю. — Мистер Пирс грустно качнул головой и глянул на меня искоса, как на подопытного кролика, точно вопрошая: "Ну и кто ты такая?". — Впрочем, есть один способ проверить истинность связи, и вы вскоре им воспользуетесь. Я говорю о ритуале очищения, конечно же. Если ваша связка выстроена на телесной привязанности, то, порвав связи, вы не спасете императора от его недуга. Если же это нечто большее…
Он помолчал, да продолжения и не требовалось. Всё и так понятно. Мы перестанем испытывать друг к другу что-либо, зато Эдвард будет здоров.
Хм, что для меня важнее? Эгоистичный порыв находиться рядом с мужчиной, в котором я чувствую своё продолжение, или его долгая и счастливая жизнь… без меня?
А если наша связь поддельна, получается, мы разрушим её просто так?
Хочу ли я проводить ритуал?
Наверное, ужасно звучит? Человека пожирает собственная магия, а меня ужасает мысль о том, что он перестанет ТАК на меня смотреть, как смотрел вчера.
Мистер Пирс убедился, что порошок начинает действовать, и засобирался на выход, пожелав мне крепкого здоровья и исписав целый лист бумаги рекомендациями. Выполнять я их, конечно же, не буду.
— Постойте. Джереми, скажите, пожалуйста. Мне предложили «поделиться воспоминаниями». Это безопасно?
— Не вздумайте ничем делиться, если не хотите лишиться памяти, — ответил лекарь, чем окончательно убедил меня в недобрых мотивах лорда Виккора. — Согласившись, вы отдадите свои воспоминания. Все до единого.
Что и требовалось доказать. Вот мерзкий старикашка! Надо обязательно нажаловаться на него Эдварду…
— Госпожа, я хотел сказать кое-что ещё. Поймите, ваша связь не делает вас сильными, скорее — уязвимыми, зависимыми друг от друга, — загадочно произнес он, понизив голос, будто от кого-то скрывался. — Будьте осторожнее в своих желаниях. До свидания.
Как же я не люблю все эти загадки!
Что он имел в виду? Обычная философия или что-то конкретное? Мол, не надо приставать к императору, ибо доведешь его до ручки своей навязчивостью?
От тяжких дум меня прервал скрип ножек стула за стеной. О, вернулся мой гулящий стражник.
— Куда ходили? — высунулась в щелку, убедившись, что шкаф сидит в неизменной позе.
— Так это, лорд Виккор велел оставить вас на время одну. Сказал, чтоб я плотно пообедал, а с вами ничего не случится, под его-то присмотром. Ну, он же мой начальник, я не могу его ослушаться.
Как любопытно. Что-то меня всё сильнее напрягают поступки главы правосудия. Чем ему телохранитель не угодил?
Я посмотрела на документы, переданные лордом Виккором, и шумно втянула носом воздух.
Всё-таки надо ознакомиться. Вдруг что-то обнаружу?
***
Какой странный сон. Будто бы я иду по коридору, что освещен десятком свечей. Они чадят и дарят скорее не свет, а слабые тени. Темнота столь густа, что погружаться в неё попросту страшно, и звуков нет. Никаких. Лишь биение собственного сердца.
Вдалеке мелькает чья-то тень, и я ускоряюсь, чтобы добежать до неё, но ноги ватные, еле волочатся.
А голова нестерпимо болит.
— Темная, светлая, рыжая, — твердит чей-то голос до жути знакомые слова. — С какой начать, какой закончить? Они жаждут власти или любви, меряют корону. Но всё одно — каждая окажется в земле, и черви вгрызутся в нежную кожу.
— Где ты? — пытаюсь кричать, но слова улетают со свечным дымком. — Тебе не скрыться от правосудия.
— Тебе ли угрожать мне, одна из многих, покоренных плотскими желаниями? — в замогильном голосе появляется вполне человеческое ехидство. — Твои часы сочтены, и твою могилу устелют лепестки траурных роз. Останься со мной, будь моей следующей. Стань продолжением.
Внезапно морок рассеивается, и я вижу перед собой Кирату. Она стоит в том самом платье с бала-маскарада. Золотая ткань струилась по телу, волосы были замысловато уложены, и ресницы накрашены так сильно, что казались бесконечно длинными. Лишь неаккуратное кровавое пятно на груди портило общее очарование.
Бывшая соперница смотрит на меня со злостью и плохо скрытой завистью, а затем решительно шагает вперед.
— Уходи! — шипит она, толкнув меня в грудь обеими руками. — Проваливай! Ты ещё жива!
Её ногти впиваются мне в ключицы. Адская боль становится моим продолжением. Я вся состою из её мельчайших частиц.
…Мне тяжело дышать, и одеяло спутало конечности словно веревка. Я подскочила на кровати, издала чахлый хрип.
Какой ужасный кошмар. Надо отчитать мистера Пирса за то, что он не предупреждает о побочных действиях своих снадобий. Глава прошла, зато ощущение такое, будто мною вымыли полы во всем замке, периодически отжимая как половую тряпку.
— Тьфу, — выругалась я и добавила словечко покрепче, потому что остатки сновидения до сих пор шумели в ушах криком Кираты.