Демонолог
Шрифт:
– Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.
– Даже если ты считаешь, что это мираж.
– Миражи имеют тенденцию иногда оборачиваться реальностью. И в пустыне иногда вдруг обнаруживается вода.
– Я тебя люблю, О’Брайен.
– Скажи мне что-нибудь новенькое, чего я еще не знаю, – говорит она и вешает трубку.
Я въезжаю в «железный пояс» Пенсильвании, и федеральное шоссе уютненько встраивается в улицы пригородов, где повсюду торчат чугунолитейные и сталеплавильные заводы, окруженные выцветшими билбордами, рекламирующими их как «ОТЛИЧНОЕ МЕСТО ДЛЯ ПРОЖИВАНИЯ!» и обещающими,
В какой-то момент на приборный щиток вдруг садится божья коровка. Окна в машине закрыты, и раньше я ее тут не замечал. И тем не менее вот она, сидит и смотрит на меня.
Это заставляет меня задуматься – как и все другое теперь – о Тэсс. Воспоминания, которые удивляют своими внезапно открывающимися возможностями переосмыслить прошлое. То, что эти воспоминания говорят о ней. О нас. Те вещи и события, что она могла видеть почти с самого начала, даже тогда, когда я оттачивал свою слепоту по отношению к ним.
Однажды, вскоре после того, как ей исполнилось пять лет, Тэсс попросила меня оставить прикроватную лампу включенной, когда я укладывал ее в постель. До этого она никогда не выказывала страха перед темнотой. Когда я спросил ее об этом, дочь покачала головой с разочарованным выражением на мордашке – «ничего-то-ты-не-понимаешь-папочка».
– Я вовсе не темноты боюсь, – поправила она меня. – А того, что в темноте.
– О’кей. И что же там, в темноте, тебя пугает?
– Сегодня? – Моя малышка подумала над этим. Закрыла глаза, словно собирая воедино свои видения. И тут же открыла их, когда придумала ответ. – Сегодня это божья коровка.
Не призраки. Не То, Что Сидит Под Кроватью. И даже не пауки или червяки. Божья коровка! Я пытался как-то замять этот разговор, но дочка все равно поймала меня на том, что я смеюсь.
– Что тут смешного?
– Ничего, моя милая. Просто… божья коровка? Они же такие маленькие! И не кусаются. Это же просто милые мелкие насекомые.
Тэсс поглядела на меня таким напряженным взглядом, что улыбка тут же сошла с моего лица.
– Дело совсем не в том, как что-то выглядит, совсем не это делает их плохими, – заявила она.
Я убедил ее, что никаких божьих коровок – ни плохих, ни хороших – в квартире нет. Тогда была середина зимы. Не говоря уже о том, что я ни разу не видел ни одной божьей коровки за все время, что мы там жили, да и вообще во всем Манхэттене их ни разу не видел, коль на то пошло.
– Ты ошибаешься, папочка, – ответила на это дочь.
– Да? Почему ты так в этом уверена?
Она подтянула простыню под самый подбородок и посмотрела в направлении прикроватной тумбочки. Когда я проследил за ее взглядом, то увидел на крышке тумбочки одну-единственную божью коровку. Секунду назад ее там не было.
Решив, что это какая-то игрушечная штучка или просто сухая личинка какого-то насекомого, обнаруженная под ковром, а затем хитренько и ловко подложенная на видное место рукой Тэсс, я нагнулся, чтобы получше ее рассмотреть. Когда мой нос оказался всего в паре дюймов от жучка, он развернулся головкой ко мне. И приподнял свои жесткие верхние крылышки, проверяя
– Монстры иногда бывают настоящие, – сообщила мне Тэсс, отворачиваясь к стене и оставляя меня наедине с божьей коровкой, которая продолжала пялиться на меня. – Даже если они не выглядят как монстры.
Когда «Мустанг» начинает дергаться и взбрыкивать, я, внезапно очнувшись, обнаруживаю, что съехал на посыпанную гравием обочину. И понимаю, что пришло время поискать подходящее местечко, где можно переночевать. В ближайшем городке? Это Милтон. Население 6650 человек. Еще один знак. Или просто совпадение. Я слишком устал, чтобы прийти к какому-то заключению.
А вот и гостиница – «Хэмптон инн», почти рядом с магистралью («КОНТИНЕНТ. ЗАВТР. БЕСПЛ.! КАБ. ТВ!»). Я заезжаю, регистрируюсь, покупаю полдюжины пива и бургеры и ужинаю у себя в номере, задернув шторы. Снаружи шумит и зевает федеральное шоссе. Телевизионная реклама лезет в уши сквозь стены.
Когда Тэсс была маленькой, одной из игр, в которые мы играли вместе, была «Горячо-холодно». Она выбирала какой-нибудь предмет и шепотом сообщала Дайане, какой именно – свою игрушечную собачку, соковыжималку с кухни и так далее, – а я должен был искать эту вещь, руководствуясь только указаниями дочери «холодно!» или «теплее!». Иногда этим спрятанным предметом была она сама. И я подбирался к ней, вытянув вперед руки, ощупывая воздух, как слепец. Теплее! Тепле-е-е-е-е! Горячо! Очень горячо! Наградой мне был ее довольный смех и похлопывание по спине, когда я безжалостно щекотал попавшуюся мне наконец жертву.
И вот теперь я здесь. В Милтоне, штат Пенсильвания. Ищу в потемках.
– Ну что, так теплее? – спрашиваю я пустую комнату.
Ответное молчание приносит новую волну беспокойства. Да еще и гнетущая тяжесть в кишках – как-никак два бургера, с беконом и с сыром. Когда тебе так жутко не хватает кого-то, ощущение похоже на голод. Неутолимая пустота где-то в самой середине. Если я застряну здесь, думая о дочери, эта пустота меня просто проглотит.
А мне еще не время исчезать.
Я иду к машине и беру оттуда дневник Тэсс. На этот раз начинаю читать с самого начала. По большей части ее записи – это то, чего и следовало ожидать. Обычные, нормальные наблюдения: «тупые» мальчишки из ее класса, отъезд лучшей подруги, переселившейся в Колорадо, попавший впросак прямо у классной доски «пропахший луком» учитель математики – приносят мне несказанное облегчение. Чем больше эти ее записи не отрываются от земли, от повседневности, тем дольше я могу довольствоваться возможностью, что моя дочь была именно тем, чем казалась. Умненькая, начитанная, немного отчужденная девочка, защитница своих приятелей, счастливая, довольная всем, что для нее важно.
Но даже воспоминания о тех счастливых днях могут иметь противоположный эффект. Понимание того, что все это прошло и больше не вернется, приносит новую боль, уже другую.
Я, наверное, единственная ученица в нашей школе, которой нравится ходить к терапевту, и к дантисту, и к тому дядечке, который проверяет глаза. Не потому, что мне нравится дантист, терапевт или этот глазник. А потому, что по большей части то время, когда папа записывает меня на эти медосмотры, это вообще-то прогулы.