Дэмономания
Шрифт:
Он задрожал и вцепился в воротник плаща Джона Ди.
«Сделайте это для меня, — сказал он, — и я, где бы ни был, благословлю вас за это. Если я могу благословлять».
Джон Ди отвел руку юноши и усадил его. Он пытался понять, может ли сказанное быть правдой, уготована ли душе такая судьба и можно ли ее избрать; он надеялся, что это не так. Он проговорил по-английски:
«Что-нибудь да сделаем».
Лишь к Рождеству Джону Ди пришел несколько двусмысленный, но, вероятно, небесполезный ответ от королевы. Вполне достаточный для того, чтобы уберечь его от императорской
Келли теперь состоял на государственной службе; император потребовал у герцога Рожмберка предоставить Келли в его распоряжение, обещав не удерживать его силой, но расставаться с ним не собирался. Сам ли Келли заявил императору, что, хотя родился он в Англии, на самом деле происходит из благородной ирландской семьи {389} и является дворянином этого несчастного королевства; а может, он просто не стал возражать, когда это предположили другие? Во всяком случае, отныне это стало правдой: император пожаловал ему дворянский титул. С этих пор Келли являлся eques auratus.
«Позлащенный рыцарь?» — переспросил Джон Ди.
«Древний знак отличия, — ответил сэр Эдвард. — Исстари в этих землях рыцарские доспехи покрывали позолотой».
Он принял вино, налитое доктором. На длинном столе в тршебонском жилище Ди лежали сокровища, остающиеся в пользование Келли: изогнутое зеркало, малое подобие тех, которыми Ди пытался излечить волка, сосуды и другие принадлежности, с помощью которых они с Келли впервые изготовили золото в доме доктора Гагеция, все порошки, оставшиеся от работ Ди, стеклянная посуда и воск, камеди и дистилляты.
«Как договаривались, — сказал Ди. Он передал список Келли и протянул перо. — Подпишись, мы заверим печатью, и все это твое».
Келли стоял, сложив за спиной руки. Он словно не слышал; казалось, его тяготят парчовая мантия и золотая цепь.
«Я тоже вернусь в Англию, — сказал он. — Скоро. Скажи Берли и королеве. Я получил письма, в которых меня умоляют вернуться».
Незадолго до того он отослал королеве жаровню, простую медную жаровню, от которой отломил кусочек и превратил его в золото действием порошка. (Эта жаровня вместе с золотым обломком долго будут храниться в королевской коллекции; Элиас Эшмол самолично их видел {390} — или знал того, кто видел, — и зарисовал для своей книги «Theatrum chemicum Britannicum», [70] где этот рисунок и ныне пребывает: на четыреста восемьдесят первой странице. Жаровня утеряна.)
70
Британский химический театр (лат.).
«Сюда явился этот итальянский поганец, — сказал Келли. — Тот, кого нам показывали в кристалле. Кто приходил в Мортлейк».
«Да, я его видел».
«Зачем они его сюда
«А разве призвали?»
Келли остановился.
«Спроси у них, — насмешливо предложил он. — У этих райских всезнаек — или откуда они там еще. Поспрошай, может, и ответят».
Джон Ди отодвинул кубок.
«Я слышал ее голос, — сказал он. — Эдвард, она говорила со мной».
Он не собирался это рассказывать, но, как любой ребенок, которому строго-настрого велели молчать, не мог не проговориться.
«Кто?» — не понял Келли.
«Мадими, — ответил Ди. — Она говорила со мной и многое поведала».
Трудно сказать, услышал ли его Келли. И раньше, в Польше и в Англии, бывало, что Келли не слышал простых слов своих спутников, будто вокруг него с гомоном кружился рой иных существ, заглушая сказанное.
«Она сказала, — продолжал Джон Ди, — что золота у тебя в избытке; что ты можешь есть и пить его, если хочешь; и что ты не восхвалил ее за это».
Келли расхохотался так, что Ди увидел — у него недостает пары зубов. Он уже не молод, и нет эликсира на эту пагубу.
«Старый друг, — сказал Келли. — Думаешь, эти тайны мне открыли они или их речи? Так ты думаешь?»
Джон Ди переплел пальцы. Он спросил:
«Если не они, то кто?»
«Кто-кто. Я сам себе поведал. А от кого узнал? От себя же. Кто меня научил? Я сам себя научил. Сам открыл себе тайну, взял себя за рукав и нашептал себе на ухо».
«Не шути со мной».
«Ты умудренный старый дурень, — сказал Келли. — И я люблю тебя. И скажу из любви к тебе. Я делаю золото из ничего не потому, что научился этому у ангелов, или чертей из преисподней, или из старых книжек с говенными стишками. Я не следовал никакому рецепту. Я не знаю, как устроен мир. Я делаю золото, потому что я — это я. Потому что аз есмь сила. Не важно, как я делаю золото; но делаю потому, что знаю: я это могу». Склонившись к лицу старого друга, он оперся рукой о стол, а второй бил себя в грудь, словно исповедуясь.
«Я могу, могу, могу. Я и с тобой могу этим поделиться, потому что некому мне воспрепятствовать. Захочу — поделюсь с императором. Никогда раньше золото не делали, а теперь будут, отныне и до скончания мира».
«А когда это? — спросил Джон Ди. — Скажи, коль знаешь».
Келли так и застыл над столом, открыв рот и выпучив глаза.
«Сам я не знаю, — сказал ему Джон Ди. — Но вот что я думаю. Думаю, что конец света приходит к каждому человеку, к каждой душе по отдельности; его увидим ты и я, но для многих мир останется прежним и пребудет таким, пока последняя душа не скажет: аминь».
Когда нагруженный вещами Келли покидал дом в Тршебони {391} , Джон Ди доехал с ним до большой дороги на Прагу. Дул холодный колючий ветер, лошади переминались и трясли головами, стремясь домой. Искатели пожали друг другу руки, и Ди увидел, что по лицу Келли прокатилась слеза. Это от ветра, подумал он.
«Я буду ждать тебя в Бремене», — сказал Ди, стараясь перекричать ветер.
«Я приеду», — отвечал Келли.
«Оттуда в Англию».
«В Англию», — подтвердил Келли. {392} Он повернулся, поднял латную рукавицу и пустился вскачь, не оглядываясь. Больше Джон Ди никогда его не видел.