Дэмономания
Шрифт:
От Тршебони до Праги около двадцати лиг. {393} Возле своего нового дома в пределах дворцовой ограды Келли увидел, что его дожидается человек, шапочно ему знакомый, — императорский медик по имени, кажется, Кролл. Он был весь в черном, как монах или… Келли учтиво высказал надежду, что тому не пришлось долго ждать.
«Долго ждать?» — переспросил доктор Кролл. Улыбка его была странно напряженной, руки сцеплены за спиной; подле него стоял отряд имперской стражи и невозмутимый пристав. {394}
«Надеюсь, что нет».
«Очень долго, — ответил тот. — И вправду, очень, очень долго».
«Ну вот, —
Немедля, пока подлинность накопленного им золота подтверждается на зуб и пробирным камнем: он наполнил золотом сумки и сам уложил их в новую повозку. Карета была огромная и тяжелая, странных очертаний {395} , Ди сам ее спроектировал, каретник только тряс головой, сопел и ворчал и, поворачивая чертежи в руках то так, то эдак, спрашивал у Ди, почему тот не отправился с этим к корабелам. Но вот карета готова, снаряжена, блестит полированным металлом, а оснастка ее поскрипывает и пахнет приятно.
Все. Осталось одно лишь послание, намеренно отложенное напоследок: доктор Ди уселся посреди сумятицы таскавших ящики и сундуки слуг, своих и герцогских, и быстро написал на латыни письмо императорскому гофмейстеру. Он напоминал, что Господь через посредство ангелов Своих привел его в Прагу, что по причине злоязычия императорских советчиков его из Праги выдворили и что приказ императора возбраняет ему въезд туда и поныне. Не нарушив этого приказания, он не может лично вернуть выпущенного из Белой Башни заключенного. Он опасается также нунция и прочих итальянцев, которые, дай им такую возможность, немедля схватят английского еретика. Выразив сожаление о задержке, он сообщал, что юноша ныне совершенно здоров, теперешняя кротость его превосходит былую свирепость и в ограничении свободы он более не нуждается. Теперь, извещал Джон Ди, он передает юношу тем слугам императора, которые постоянно следят за ним и его домочадцами у входа, для доставки к Его Святейшему Величеству. Обо всех подробностях расскажет Его Величеству податель сего. Письмо это Джон Ди сложил, запечатал и, надписав адрес, сунул в рукав.
Когда Джейн с детьми и слуги с последними вещами вышли из дворца и разместились в карете, доктор Ди поднялся в башенную комнату и забрал кристальную сферу, из которой с ним говорили. Он уже хотел было оставить ее здесь — оставил же он стол с signacula, [71] все восковые свечи и подставку. Но шар он забрал. Ди завернул кристалл в овчину и положил в кожаный мешочек, его — в прочный ящичек, ящичек же спрятал на самое дно кареты. Со всеми предосторожностями, словно клетку с голубями или святые мощи. Хотя и полагал, что из шара с ним уже не заговорят и ничего он в нем не увидит, кроме окружающего мира, чудно искривленного поверхностью стекла.
71
Знаки, сигнатуры (лат.)
Ничего.
Когда-то она сказала, что ветер принесет с собою время перемен, горнило нового века, и другой ветер унесет его; а в новом веке, говорила она, меня не ищи, меня здесь уже не будет.Она не сказала, однако, что в новом веке не просто исчезнет, но станет невозможна: всякое будет возможно, только не она.
Везли карету двенадцать молодых венгерских лошадей, а три валашских были под седлом; Артур просился ехать с форейторами, и ему позволили. На кучерское место Ди усадил хромого богемского паренька, закутанного от холода в шарф. «Вези нас сквозь страну и ночь», — сказал ему доктор с улыбкой. А когда грохочущая карета
«Отвези это в пражский замок, — сказал он. — Торопись, если ждешь награды».
И задернул занавеску.
На рассвете другого дня отряд имперской стражи, бряцая оружием, выехал из Градчан, скользя и высекая железными подковами искры из булыжной мостовой. Догонщики на много миль и часов отставали от беглого волшебника, но ехали куда быстрее. Он мог направиться только в одну сторону, думал капитан, через южные перевалы Бёмервальда {396} , на Регенсбург, — и думал справедливо: один день и две ночи спустя карета Джона Ди стояла на перевале, лошади выбились из сил, а вдали над изгибистой дорогой садилось солнце.
«Теперь, — сказал Джон Ди, чуявший погоню; он мог бы следить за ней, как Цезарь, будь у него такие же зеркала. Он спустился на землю, намочил палец и поднял его: ветра не было. — Теперь надо поторопиться, иначе нас перехватят. Ночью отдыхать не будем».
Он велел всем выгрузиться, после чего вместе с крепким кучером принялся за работу; посередине экипажа воздвиглась легкая мачта (ее везли под днищем, разделив на три длинных куска с железными трубками на концах: они вставлялись друг в друга, и кучер длинным молотком надежно сбивал их вместе). Впереди установили бушприт, и тогда стало ясно, зачем карете такой длинный острый нос. На мачту подвесили рею и спустили с нее четырехугольный люгерный парус, какие Джон Ди видел на рыбацких судах — дома, на реке Хамбер, — вполне подходящий для столь неповоротливого широкого корабля; для удобства управления и бравого вида они установили маленький топсель, а также и кливер на бушприте.
Старшие дети помогали с оснасткой и растяжками, чтобы мачта держалась прочнее, и вели от бушприта тяги к мачте и прямо вниз, чтобы его не поднимал кливер — большая беда для люгерного паруса, сказал Джон Ди. Потом закрепили вдоль борта оснастку для подъема и спуска паруса. Вечерело. Джейн Ди сидела с малышами на обочине, дети собирали лесные цветы и складывали ей на колени; а она смотрела на мужа, и, встречаясь с ней глазами, он ясно мог прочесть в них: дурачина же ты, а это — Корабль Дураков.
Закончив работу, Джон Ди отошел в сторону, сцепил руки за спиной и осмотрел карету. Ветра не было.
«Что ж, нужно избавиться от части груза. Давайте».
Со дна багажного отделения он принялся вытягивать кожаные мешочки с золотом. «Не надо, оставь», — просили дети, но он продолжал таскать; свалив все на землю, он развязал один и вынул несколько больших монет. Они блестели, но совсем не золотым отливом; казалось, их обволакивает слизь. От них дурно пахло.
«Давайте», — повторил он, высыпал обратно монеты и поднял мешок. Артур и Катерина взяли еще по одному и поволокли за отцом туда, где каменистые склоны ущелья соединял мостик; по ту сторону виднелась придорожная часовенка, крест, распятие. Тяжелый кожаный мешок начал сползать с плеча доктора, подбежавший Артур толкнул его снизу — золото высыпалось, монеты звенящим потоком ринулись по склону. Отец и сын уставились на то, что натворили: золото, которого достало бы на две счастливые жизни, сверкало в темном буераке, застрявши в изломах и вымоинах, рассыпавшись по земле, как цветы.
«Теперь остальное, — сказал Ди. — С первым же дождем оно исчезнет или так изменится, что никого уже не обманет».
Они вскрыли мешки и высыпали золото. Артур смеялся: выбрасывать его оказалось еще удивительнее, чем делать.
Когда они вернулись к карете, юный богемец стоял возле нее, держа в руках узелок со своими вещами: рубашками, которые сшила ему Джейн Ди, лекарствами, приготовленными доктором, и Артуровой латинской грамматикой.
«Избавлю-ка и я вас от лишнего груза».