Дэмономания
Шрифт:
Всего-то и нужно, что попросить Роз, смиренно и от всего сердца, вернуться в Дальние горы и жить с ним — бросить конурбанский тренинг, устроятся же они как-нибудь, — жить с ним отныне и навсегда. Невероятно, однако… да, точно, он должен попросить ее — осознав безнадежность предприятия, Пирс расхохотался во тьме спальни — стать его женой.
Простой вопрос. А ответит она «да» или «нет», не так уж важно. Еще не задав его, просто зная, что нужно поступить именно так, он испытал огромное облегчение, как утопающий, которому удалось глотнуть воздуха. Но что, если он и вправду спросит ее? Почему одна только мысль об этом живит его?
Да, он спросит. Крепкое вино решимости переполняло его. Он подумал, не встать ли прямо сейчас, да подойти к телефону, да позвонить ей, пока весь мир спит. Ерунда какая, еще шести утра нет, она еще окутана сном, сладким сном, который был ей обещан. Да и
Он поставит Роз перед выбором — да нет, ей не придется выбирать, пусть сохраняет и то и другое; он знал, что Господь, Бог ее, — Бог ревнитель {416} , но Пирс не ревнив; если только она выберет его, свободно и всем сердцем, как он свободно предлагал ей свое, тогда — а как же иначе — они со Стариком окажутся на равных; вот чего он добьется своим широким жестом. Ему этот жест мнился широким.
Лишь одну силу можно противопоставить врагам; во всяком случае, у того, кто создан подобно Пирсу, одна и есть. Она же — единственная поддержка, которую он может предложить Роз и любому другому человеку. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, {417} черт, да они же сами все сказали, даже если совсем не это имели в виду, а может, и это, может, не так все страшно, большинство из них наверняка возможно очень прекрасные люди, как знать, и есть в них сочувствие, милосердие, которого нет в его холодной душе. Они вовсе не колдуны и не зачарованные рабы колдунов. Вопрос, который он собирался задать, наполнял его силой, а чудовища из «Пауэрхауса», все уменьшаясь в размерах, становились людьми обычного роста, знакомыми или незнакомцами; в воображаемом будущем доме — своем доме, нашемдоме, — уже смутно провиденном, Пирс приветствовал их как ее свиту. Ничего особенного — еще одна мистическая сектулька, прибежище несчастных, как и повелось на земле извечно; у них — свои желания, у Пирса — свои, и у нее — свои, конечно. Счастье. Избавление от боли. Уверенность.
Он с блаженным стоном опустился в ванну. А Роз еще спит и ничего не знает о том, что ему открылось, не знает, что теперь они равны; спит во времени, которое пролегло до той минуты, когда он спросит у нее то, что спросит, — еще в прежнем своем бытии или вообще никаком, невинная, несведущая. Он вспомнил, как она плакала в его постели накануне переезда в Конурбану, и он тогда не сказал, что должен был сказать, не сделал то, что следовало сделать, а больше такого случая не представится. Но теперь ему ясно виделся верный путь. На который он не свернул тогда, а ныне, быть может, ушел от него слишком далеко. А может, и нет.
Роз Райдер вовсе не спала. В своей конурбанской квартирке она беспричинно проснулась в дикую рань — свежая, будто спала целую неделю; она встала, вдыхая все еще непривычные запахи своего жилья, и помолилась вслух: Дух Святый, пребудь со мной и во мне.
Она обернулась и осмотрелась.
Наконец-то пробуждение.
Так вот, значит, что такое «поступать по Духу»: редкая четкость видения — даже трудно слова подобрать: капилляры на листьях, а в них зеленая кровь; ток жидкостей в прищуренных кошачьих глазах; текучее постоянство воздуха и мира — все постигала и охватывала она силой своего взгляда; вот он, эфирный гул, певучая нота восторга, рожденная ее ли слухом или самим огромным миром. Она пыталась объяснить, описать это — Пирсу, например, — но у нее не получалось, а тем, кто однажды это испытал, объяснения не нужны.
Она ухватила чайник и согнала с плиты кошку, которая обожала греться в тепле малой горелки; Роз осторожно зажгла огонь, стараясь держать подальше от него обуглившийся рукав халата. Она посвятит это утро учебе; она вся во власти новых впечатлений, так почему бы не пойти вперед. Теперь она могла брать любую книгу, какую нужно, и читать, понимая смысл, а не уплывая, как раньше, в свои страхи и мечты; факты, изложенные в учебниках
Что бы подумал Пирс (он возник в ее сознании — оказался рядом, когда она проснулась, черный медведь на краю взгляда), расскажи она, что всеми полученными дарами (дарами Духа, но не только: вот, например, удивительное везение, способность оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы получить желанное или необходимое: зачет, деньги, даже место для парковки, звонок будильника — теперь наладить можно любую малость), всеми дарами она обязана этой четкости, уверенности и силе — и ничему другому? Что он подумал бы, расскажи она (хоть и не собиралась), как, вернувшись недавно домой, в один из дождливых и безрадостных дней, обнаружила, что на эмалированном кухонном столе уютно устроилась коричневая коробочка, которой (абсолютно точно) утром не было; как вид этой коробочки неожиданно согрел ей сердце? Роз ощутила тогда странное тепло и самый живой интерес, словно обнаружила ключ, еще одну оставленную специально для нее подсказку. Взяв коробочку в руки, она по шрифту на боках и ветхости картонных клапанов определила, что вещица-то старая, во всяком случае не современная; развернула промасленную плотную бумагу, достала какую-то металлическую штуковину — небольшую сложную шестеренку — и сразу поняла, что это, не прочитав даже надпись на коробочке: распределительный привод для «гадюки» именно ее модели, та деталь, которую она пыталась, но не могла найти.
«Она так уютно там устроилась», — рассказывала Роз, члены ее группы свидетельствовали друг перед другом в тот вечер, за другим столом, в другой части города. Каждому было что поведать, и, хотя в большинстве историй надежда или уверенность оставались только проблеском, некоторые были странно обстоятельными. Когда Роз закончила рассказ, все заулыбались, кое-кто благоговейно покачал головой или удивленно прищелкнул языком — ну надо же, просто потрясающе; она оглядела собратьев, ожидая, не признается ли кто-нибудь, что это он раздобыл деталь и занес в дом, пока Роз там не было (никто так и не сознался, ни тогда, ни позже); но вот что самое удивительное: не имело значения, Сам ли Бог положил деталь устаревшего автомобиля на ее кухонный стол (в фирменной коробочке, с названием производителя и серийным номером, прямо как те подарки, которые Санта-Клаус, как говорят, делает на своей полярной фабрике, — они всегда приходят в коробочках со знаменитым брендом, а на боку — целлофановое окошечко) или кто-то (Майк?) признается, что это его рук дело, — ей так и виделась его добрая улыбка и то, как они посмеются над этим случаем, — потому что радость и доброта ничуть не умалились бы; в этом-то все и дело и весь секрет: теперь ее машина на ходу, и совершила это вера в Бога и силу Господню, вера в то, что Он все готов сделать для Роз. Ну и как она расскажет об этом Пирсу?
Она заварила чай и села за стол; рядом тихо материализовалась кошка, чтобы получить из ее рук катышек хлебного мякиша. Зимний свет озарял квартиру — собственную квартиру Роз, да и жизнь наконец-то стала принадлежать ей — или вот-вот станет. Потому что Роз отказалась от нее, на сей раз по-настоящему.
Потерявший жизнь свою обретет ее. {418}
Пожалуй, с самого окончания колледжа она лишь теряла часы и минуты, ночью и днем, но в основном ночью, и вспоминала их, словно чужие рассказы о том, что кто-то где-то сделал. Просыпалась рядом с какими-то людьми и не помнила, как с ними познакомилась, слушала их и не понимала, мысленно бродя по ночным улицам, отыскивая минуту встречи или выбора. Она говорила себе, говорила им, что все из-за пива; но дело не в пиве, думала она, дело в ночи.
Она считала, что виновата сама: такой у нее способ отказаться от содеянного даже перед внутренним свидетелем, — но не представляла, как возможно забывать, не осознавая на более глубоком уровне того, что делаешь; психология утверждает, что реальность вполне можно отрицать, и она поверила, что так оно и есть, как верила всему, чего не знала и что казалось ей невозможным, — например, тому, что рассказывали в группе, тому, что говорил Пирс: что вселенная сделана из одного лишь электричества или что весенними ночами скрипят не сверчки, а лягушки, лягушки! Да! Маленькие лягушки! Она, конечно, считала, что это неправда, и вглядывалась в Пирсово лицо: ведь он просто подшучивает над ней или над собой в своей обычной манере — так, словно его слушает кто-то другой, кого эта шутка позабавит, и тем больше позабавит, что Роз не понимает ее и даже не сознает, что это шутка.