Демоны без ангелов
Шрифт:
Шуша ощупала ноги. На щиколотках рука ее наткнулась на… ей показалось, это браслеты – они свободно болтались на щиколотках и между ними… пальцы нашарили металлическую цепь и… еще одну металлическую цепь. Шуша попыталась раздвинуть ноги, но браслеты… или кандалы мешали, а цепь звякнула о бетон.
Где я?!
Что это?!
Гул в голове не смолкал – теперь в виски словно лупили молотками – изнутри, высекая искры, что вспухали багряным и лопались перед глазами. И все гудело и плыло, плыло и гудело.
Но память… память начала
Шуша лежала на боку, сжавшись в комок, подтянув скованные ноги.
Примерочная… она стоит перед зеркалом и пытается надеть на себя то платье. А оно на два размера меньше.
И стыд, что он… он… кто? «Я вас люблю, Эдик»… он узнает, что это отличное платье ей не подошло, что она такая неуклюжая жирная корова… стыд, он горше смерти…
Платье остается в примерочной, а Шуша идет через зал мимо продавщицы.
Та потом скажет ринувшемуся на поиски Эдуарду Цыпину: «Кажется, ей позвонили».
Нет, такого Шуша не помнит. Ей никто не звонил по мобильному. Она сама украдкой, как вор покинула проклятый бутик, потому что вон ее гнал стыд – платье ведь оказалось мало. И она решила спуститься в тот, другой магазин, где висело то, другое платье, и примерить его, и купить, а потом уж позвонить ему… сама – оттуда и в новом платье.
Такой отличный торговый молл… сколько народу… и туалеты…
Она шмыгнула внутрь, в туалет. Такое красивое белье, она сейчас в кабинке наденет новые кружевные трусики, чтобы потом… ну потом, он… кто?.. он… принц… я вас люблю, Эдик… он, как там, в машине, стянул их с нее зубами.
Тусклый свет в туалете, умывальники и огромное зеркало – оно во всю стену, и Шуша видит там себя и…
Запах…
Тусклое зеркало, похожее на окно в никуда.
Вонь, та, что пугает ее до смерти и заставляет сгорать от стыда… вонь, что всегда напоминает о доме, о калеке-сестре… вонь дерьма…
Зеркало – окно, вход в ад.
Шуша задохнулась, и ее снова вырвало.
Здесь, в аду, так темно. Она попыталась крикнуть, но лишь засипела, боясь захлебнуться рвотой.
Ее никто не найдет… он… он… как он найдет ее… он не знает ни адреса, ни ее фамилии… за столько свиданий она так все скрывала… ей казалось это правильным, умным… он даже не знает, что ее зовут Марианна, она для него Шуша… Он решит, что она сбежала – с покупками и его деньгами, что она воровка.
Где я? Что было потом – после зеркала… за зеркалом… в зазеркалье… после той кошмарной вони…
Память…
Она ничего больше не может вспомнить.
Этот запах… Женька-калека… отец…
Превозмогая себя, она поползла вперед в темноте, шаря руками, как слепец, по бетонному полу. Ее приковали цепью, и цепь звякала о камень, постепенно натягиваясь, не пуская дальше.
Но Шуша все ползла и ползла вперед, цепь туго натянулась, стальной браслет впился в щиколотку.
И тут руки Шуши наткнулись на что-то… что-то большое.
Завернутое, запутанное, что-то зашуршало и начало с хрустом сминаться, когда она вцепилась, пытаясь определить, понять, что это.
Там, на полу в темноте.
И вдруг ее пальцы нащупали волосы. И запутались в них.
Шуша дико закричала от ужаса.
Глава 49
Перст судьбы
Легко ли говорить «да» вместо «нет»? Легко ли говорить «Да, я вернусь туда», хотя разум отвергает это, не находя ничего полезного в возвращении?
Катя сказала там, в кабинете, им, что вернется в Новый Иордан. Но ни в тот вечер пятницы, ни утром в субботу она в Новый Иордан не поехала. Жужин на машине уехал один.
А она устала.
И это был тупик.
И вместе с тем она испытывала странное облегчение, даже радость, потому что они отпустили Владимира Галича. Потому что близнецы невиновны.
И пусть даже это дело так и останется нераскрытым…
И того парня Султанова уже больше не осудят за ее смерть, потому что посеяно сомнение. Крепко посеяно сомнение.
Но чтобы что-то сдвинулось, необходимо чудо или несчастье. И возможно, это уже происходит – несчастье, беда случилась. А чуда тоже недолго ждать.
Только она, Катя, пока еще об этом не знает.
Но ждет.
Вечер – августовский и тихий…
Катя почти ненавидела эту тишину, эту благостность, этот уют, это бездействие.
Чудо или несчастье, а может, все сразу, может, это одно и то же, как две стороны одной медали.
Она поехала в Новый Иордан утром в воскресенье – отоспавшаяся, сытая, решительная и мрачная, но без особых надежд.
Федор Басов, по ее расчетам, утром сдавал свое очередное дежурство по автостоянке. Его Катя и собиралась повидать.
В то самое время, когда она подъезжала на автобусе к Новому Иордану, архив ГИБДД открыл свои двери в воскресный день двум сотрудникам областного уголовного розыска.
Молодые и, что греха таить, с субботнего похмелья полицейские смотрели на предстоящее поисковое мероприятие как на каторгу среди всех этих чертовых карточек с номерами регистрации.
Один из оперативников сверился с описью по журналу, а второй, фланируя мимо стеллажей с коробками, ткнул наугад в одну и выволок ее с полки под свет ламп.
Карточки, слипшиеся от времени.
Катя, добравшись до торгового центра «Планета», застала Федора Басова не в его «сторожевой будке», а в машине. Он уже собрался уезжать.
– Привет, – Катя оперлась на капот.
– Привет. А я тебя уже и не ждал, – Басов-громадина очень уж старался выглядеть спокойным, равнодушным, хотя все его существо жаждало новостей. – Думал – все, финита. Большие начальники там у вас теперь все сами решают.
– Все еще больше запуталось, Федя.
– А, ну-ну, – Басова эта новость словно обрадовала. – А твой номер в гостинице екнулся. Тетка сказала, что оплачено только по пятницу. Я твои вещи, что ты там бросила, забрал.