Демоны Дома Огня
Шрифт:
– Вас обокрали? – сообразил Марк, выйдя из ступора, он уже лихорадочно нашаривал в кармане телефон, чтобы звонить в полицию. Его самый большой страх о Ближнем Востоке сбылся, ведь он боялся, что его обворуют по дороге в Эмираты. Трясся до холодного пота, что случится непредвиденное с коллекцией: попортят, потеряют или, ох, самое ужасное – украдут. Он следил за упаковкой, он дрожал над транспортировкой и, кажется, с тех пор как дал согласие на выставку, толком не спал и не ел.
Но Ада выглядела спокойной, только задумалась, морщинка пролегла над бровью. И Марку захотелось разгладить эту морщинку поцелуем, так она не шла ко
– А! Вспомнила! Я ведь уволила горничную. Пустяки. Не обращайте внимания. Подождите здесь. И расчистите стол, он мне понадобится.
Марк послушно взялся за составление пар из беспорядочной кучи босоножек. Он выстраивал их в ряд у стены, лавируя между пустыми бокалами на полу, пока не проявил смелость и не отнес их на кухню, в мойку. Потом осмелел еще больше и даже вымыл их.
Ада вернулась с металлическим кубическим чемоданчиком, из которого она, набрав шифр на крышке, извлекла бархатный футляр. Он удивился:
– Вы держите драгоценности дома? Это не опасно?
Она лукаво улыбнулась:
– Вы, наверное, ничего не слышали про Рашада аль Хашми?
Он смутился, но решил не врать:
– Нет, не слышал.
– Иначе вы бы знали, что мне нечего бояться, никто не посмеет даже сунуться в мою квартиру. Открывайте.
Он обеими руками приподнял крышку и почувствовал себя ребенком, который остался наедине с подарком в новогоднее утро. В доме все спят, а ты открываешь нарядную коробку с твоим именем.
На черном бархате мерцали бриллианты. Колье и серьги. В воздушном обрамлении белого золота. Трудно было описать эти драгоценности – ведь слова зачастую скупы. Гораздо проще сказать, какие чувства они вызывали. Величие, восторг, жажду обладания.
– Сколько?
Впервые Марку хотелось не получить подарок, а подарить его. Он уже предвкушал, как слова восхищения замрут на губах Элен, какими глазами она будет смотреть на него, своего сына…
Ада отметила и блеск в его глазах, и пересохшие губы:
– Не люблю, когда торгуются. Если будете покупать, то – только для вас – покупка обойдется всего лишь на пятьдесят процентов дороже себестоимости. Другим буду предлагать за тройную цену. Если решите, приходите завтра, после десяти вечера, в выставочный салон ювелирного дома «Аль-Хашми». Спросите меня. – И жестом пока еще полноправной владелицы богатства она захлопнула крышку футляра.
Жизнь в Эмиратах расцветает после заката и бурлит до двух-трех часов ночи. Поэтому в выставочном салоне «Аль-Хашми» было людно. Арабские жены привыкли каждую неделю получать золотые украшения в подарок от мужей, для которых это – семейное капиталовложение. О достатке семьи должны свидетельствовать колье и браслеты супруги.
Марка Вайнера проводили в малый зал, подальше от шумных посетителей. Со всех сторон на него смотрели витрины с бриллиантовым содержимым: кольцами, кулонами, ожерельями. Бриллианты чистой воды, цветные бриллианты; уникальные крупные камни, россыпь мелких; бриллианты в золоте, бриллианты в платине…
– Может, вам уже понравилось что-то другое? Выбирайте, не стесняйтесь.
На него, как стена, обрушился аромат пряностей, тягучей томности Востока и сладости, от которой сводило челюсти и начинала болеть голова. Марк не узнал эту девушку сразу. Опешил. Заморгал. Шагнул вперед, но тут же отступил на два шага. И обругал себя последним дураком: он не узнал ее из-за этого агрессивного аромата, а еще из-за волос. Тогда на выставке они были скрыты под шелковым тюрбаном, благодаря которому Ада становилась похожей на аристократку времен колониальной Индии. Сейчас волосы свободно струились вдоль спины. Светлые локоны, которые тоже считаются предметом роскоши на Востоке.
– А-в-в, а-аввв, – попытался поздороваться Марк, но из горла вырвалась лишь череда бессвязных звуков.
– Ада – если вы забыли, как меня зовут…
Он протестующе замотал головой: нет, нет, он помнит. Но спазм ошейником сжимал горло, Марк никак не мог сделать глубокий вдох. И как всегда в таких случаях, мертвящий ужас стиснул в кулаке его сердце. Марк побледнел – не хватало только рухнуть при ней в обморок. И страх потерять лицо оказался сильнее страха задохнуться: пружина легких распрямилась, горловые мышцы расслабились, и он, шумно вбирая воздух, как ребенок допивает молоко из чашки, вдохнул.
– Простите, я растерялся. Не ожидал увидеть вас такой… – Он провел рукой по своим волосам, убирая их назад, не находя подходящих слов.
И его жест тоже был жестом того самого человека, но, как в замедленной съемке, без решительности, без резкости. Ада едва сдержала вздох разочарования.
– О, это для привлечения клиентов. Маленькая уловка фирмы. Вы удивитесь, но многие из наших покупателей изначально приходили не за драгоценностями, а только чтобы посмотреть на меня.
– Ничуть не удивляюсь, – пробормотал Марк.
– Блондинку со светлыми глазами здесь считают чуть ли не инопланетянкой. Но вне работы я обычно укрываю голову, чтобы не привлекать внимание.
Ада поставила на демонстрационный стол футляр, который Марк видел вчера в ее квартире.
– Может, хотите выбрать что-нибудь другое?
Марк беспомощно оглянулся: бриллианты со всех сторон скалились и нахально раскладывали белый свет на все цвета спектра.
– Но ведь все эти украшения существуют не в единственном экземпляре?
– Нет. Но мы выпускаем их очень небольшими партиями. Есть авторские украшения. У каждого ювелира свой почерк, и вы всегда можете найти нечто похожее в его коллекции. К тому же, если от клиента не поступил запрет на копирование, то всегда можно сделать авторскую копию, правда, качество камней будет иное.
– Покажите мне еще раз, – кивнул он на футляр.
– Конечно.
Марк мало что понимал в драгоценностях, зато разбирался в искусстве. Колье и серьги были настоящим произведением искусства. В сочетании камней ему виделся художественный вкус, а не просто блеск. Но цена… его смущала цена!
Ада не помогала ему сделать выбор, не пыталась ни поторопить, ни даже объяснить, отчего цена так высока. Ее лицо сохраняло маску холодной любезности. И Марк понимал: здесь те же правила, что и у коллекционеров живописи. Не можешь сам оценить картину – не слушай, что о ней говорят, не ведись на пустые разговоры, доверяй только проверенным консультантам. Художественный вкус – совсем как музыкальный слух: или ты с легкостью попадаешь в ноты, ведешь мелодию без фальши, или ты напрягаешься, пытаешься не сорваться с узкого карниза музыкальной темы, но в какой-то момент даешь-таки петуха. А то и вовсе не слышишь, что и как звучит, глух к прекрасному, точно дубовый чурбан. Он не был глух, но и не был уверен в себе, он хотел бы доверять Аде, но не мог.