Демоны Людей Леса
Шрифт:
Мы в изумлении уставились на Осинцова.
– Да, да! Этот дневник он вел последние пять лет своей жизни. Дело было так: в этой психбольнице, куда поместили Геннадия после двойного убийства, лечился некто Волжанин. Какой-то вид шизофрении. Так вот возомнил себя он учителем, наставником и вообще опекал убийцу. Тот, своим детским умишком почуял доброту и потянулся к Волжанину. Он от избытка времени и добрых чувств, стал учить Геннадия читать и писать. И признаться преуспел в этом деле! Нет, его ученик не превзошел учителя, а вот выражать простейшие мысли, корявым и почти непонятным языком – это да! Год назад Гордиенко умер и унёс с собой столько тайн, что их хватило бы на несколько детективов. А Волжанина выписали, и он принес эту тетрадь в милицию.
На крыльце, он ещё раз попрощался с нами и шагнул к услужливо распахнутой двери такси.
– Прошу прощения! Чуть не забыл. Вот эту записную книжку я нашел в спальне Шеверовых. Ничего особо интересного – несколько адресов, все городские, телефоны и словарь иностранного языка. Сразу ничего необычного я не заметил. Думал, что хозяин записной книжки готовился к поездке в экзотическую страну. Вячеслав Михайлович бывал в нескольких тропических странах. Позднее, когда интернет вступил в полную силу, я попытался найти в нем смысл нескольких слов. Безрезультатно! Нет, поисковики интернета реагировали на некоторые слова, но исправляли смысл. Вроде, похоже, но всегда с ошибкой, да и произношение не то. Возьмите, может эта книжка что-то большее может вам сказать. Прощайте, господа! И пусть удача сопутствует вам в поиске истины!
Я принял небольшую коричневого цвета книжицу.
Такси скрылось, а мы стояли и смотрели вслед необычному посетителю.
– Идемте, Владимир Николаевич, – повернулся ко мне Холс, – надо систематизировать документы, разложить фотографии в хронологическом порядке. Да и свои мысли привести в норму.
Часа два, мы, перебрасываясь короткими репликами, разбирали фотографии. Чертили схемы, делали короткие хронологические записки.
Холс послал Маргариту Сергеевну в магазин, предварительно показав фотографию пилы по металлу. Шеф, постучав пустой трубкой по ладони, принял решение:
– Дождемся Одинцова. Вместе поедем в Пермь. Вы, Владимир Николаевич, сканируйте дневник Гордиенко. Думаю, чутье старого сыщика не подведет, и нас там много ждет интересного.
Ох, и помаялись мы с этой тетрадкой! Хорошо, что половина страниц были пустыми, а не исписана каракулями умственно отсталого убийцы.
Три дня ушло на эти каракули. Признаться, я не все страницы смог прочитать, и порой текст больше напоминал египетские иероглифы.
Утром, в четверг, я едва вошел в кабинет шефа, как он, взмахнув рукой, сразу пригласил меня к рабочему столу. Стол этот стоял в углу кабинета и сейчас представлял собой необычайное зрелище – на нем ничего не было! Не совсем точно – на пустой поверхности стола лежала схема, вычерченная рукой Холса.
– Задала загадку это тетрадь! – детектив потряс синей тетрадочкой. – Давайте мой дорогой друг, сравним наши расшифровки. Вот эти листочки с ничего не значащими записями мы отложим в сторону. Хотя они помогли мне уточнить некоторые каракули.
Часть третья
Я бегло просматривал записи, сделанные на отдельных листах, скопированных с синей тетрадочки. Они ничего не зачали. «Сегодня было солнце»,
– Что вы скажите вот об этой записи? Я датировал её номером один.
«Здесь мне делают больно» – эти каракули я уже мог более или менее прочитать.
– Скорее всего, речь идет об уколах, – положил лист на стол.
– Прекрасно! И я того же мнения! А вот эта? «Дядя Сева делает больно», – надпись на листе под номером два была подчеркнута рукой Холса.
– Может, санитары усмиряли? Мало ли что, все-таки психбольница.
– Может, и санитары. Только этот дядя Сева и тетя Оля встречаются в записях восемьдесят девять раз!
И в семнадцати раз они упоминаются по месту проживания автора этих записок!
– Да! Я тоже обратил внимание на эти два персонажа! Признаться, считал, что это сотрудники больницы!
– Нет! Это не персонал психушки. Это его хозяева и жертвы – супруги Шеверовы! То, что имя родственницы Геннадия – Ольга, это факт! А вот Вячеслава как уменьшительно назвать?
– Сева! – подпрыгнул я от изумления, – так вот о ком упоминает он во многих записях!
Жаль, я не все смог прочесть! Но даже то, что удалось разобрать, наводит на очень интересные мысли.
– А вот я, – Холс прижал рукой тетрадь, – я разобрал всё! И скажу вам дорогой доктор, никогда ещё не было у меня такого одновременно сильного чувства беды и вины!
Вот, смотрите: «Дядя Сева привел из лесу мальчика. Делал больно. Он кричал»
Кто кричал? Мальчик? Или дядя Сева?
А вот запись, которую я озаглавил под номером одиннадцать: «Девочка плакала. Дядя Сева злой. Дядя Сева плохой. Он делал ей больно. Была грязь. Девочка заснула. Мы отнесли девочку в лес». Обратите особое внимание, Владимир Николаевич, на два слова «грязь» и «заснула». Что за грязь и откуда? Вот эта запись сразу всё расставит по своим местам! «Оля плохая. Сева сделал больно мальчику. Оля пила грязь»
– Кровь! Это была кровь! – подскочил я с места!
– Увы, должен признать вашу версию правдой! Это была семейка маньяков! Жестоких, безжалостных, упивающихся своим превосходством над беззащитными и несчастными жертвами!
– Страшное обвинение! Эти люди занимали ведущие посты в городе! Может не стоит делать такие выводы из каракулей слабоумного? – робко попытался защитить я первого секретаря и его супругу.
– Увы, дорогой доктор, я рад был бы предоставить вам доказательства от обратного. Но ничего в оправдание этих людей нет! Давайте по порядку. Расшифрованные мной записи я расположил в примерном временном интервале. Пришлось немало потрудиться, подбирая растворитель для пасты шариковой ручки, которой писал Гордиенко. Все дало в том, что паста немого меняет свой цвет и становится как бы тверже, с течением времени. Ошибка может составить до двух недель и если учесть крайне скупые строчки дневника убийцы Шеверовых, то временной интервал можно сократить до недели. Итак, вот эта запись, на пронумерованной нами странице тридцать пять, гласит: «Сегодня холодно. Снег убирать изгороди». Самая главная информация – событие было зимой! И почти сразу вот эти строчки на странице сорок один, между записями интервал примерно – две недели! «Сева кричал. Оля плакала. Оля делала Севе больно. Была грязь», и рядом, чуть ниже:
«Оля кричала на меня Принес дрова Оля бросала дрова Было больно». Последнюю точку ставит вот эта запись, страница тридцать семь: – «Оля упала Оля кричит Оля делает больно себе голова». Все три записи говорят о том, что Ольга Шеверова страдает психическим заболеванием. Каким? Вам слово, доктор!
– Для точного диагноза мало данных. Думаю – приступ эпилепсии!
– Можно уточнить данные по заболеванию. Вот, страница тридцать девять: «Сегодня цветы Трава Дядя Сева ушел лес Оля смеялась». Итак, что мы имеем? Трава, цветы – это весна, и дядя Сева пошел в лес, пусть будет за цветочками, чтобы Оля порадовалась! Но что вы скажете вот на это – «Сева привел мальчика Делал больно Он кричал Он уснул Оля пила грязь. Давала мне Делала больно»