Демоны пустыни, или Брат Томас

Кунц Дин Рэй

В дантовском «Аду», среди льда и снежного тумана замороженного, самого нижнего его уровня, заточенный Сатана является поэту из ветра, созданного тремя парами большущих кожистых крыльев.

Падший ангел, когда-то прекрасный, а теперь отвратительный, источает отчаяние, горе, зло.

Соответственно, здесь отчаяние и горе являли собой кальций и фосфор костей, а зло сосредоточивалось в мозгу. Намерения твари казались такими же очевидными, как внешний облик. Ее проворство не несло в себе ничего хорошего.

Многие братья отреагировали на это неведомое существо

с удивлением, а то и со страхом, но все как-то сразу поверили в его существование. Все без исключения они восприняли эту тварь как что-то омерзительное, смотрели на нее с отвращением и ужасом, презрением и праведным гневом, словно, увидев ее впервые, сразу признали в ней древнее чудище.

Если кто-то от удивления и лишился дара речи, то очень быстро вновь обрел способность озвучивать свои мысли, так что салон вездехода наполнился восклицаниями. Среди обращений к Христу и Деве Марии я услышал имена всяких демонов и даже отца всех демонов, хотя практически уверен, что первыми прозвучали слова, сорвавшиеся с губ брата Костяшки: «Mamma mia». [33]

33

Mamma mia — мама дорогая (ит.)

Родион Романович полностью остановил свой вездеход, позволяя белому демону пересечь дорогу.

Когда брат Костяшки нажал на педаль тормоза, колеса с надетыми на них цепями чуть заскользили по обледеневшему асфальту, но вездеход не стащило с дороги, и мы тоже остановились.

Костяные ножки поднимали фонтанчики снега при движении по лугу. Тварь пересекала дорогу, словно и не замечая нашего присутствия. Остающийся за ней след на гладкой поверхности свежевыпавшего снега не оставлял никаких сомнений в реальности существа, которое мы видели перед собой. Уверенный в том, что безразличие чудища к нам — ложное и оно возвратится, я повернулся к брату Костяшки:

— Поехали. Не стойте на месте. Поехали. Поехали, нам нужно побыстрее добраться до школы.

— Я не могу ехать, пока не поедет он, — брат Костяшки указал на первый вездеход, который блокировал нам дорогу.

Справа, на юге, поднимался довольно крутой склон, по которому Uber-скелет спустился с быстротой и грацией сороконожки. Там проехать мы не могли. Наверняка перевернулись бы из-за крутизны склона и глубокого снега.

Костяная тварь скрылась на северном лугу, растаяла в снежной пелене, но я не сомневался, что очень скоро мы увидим ее вновь.

Родион Романович все еще держал ногу на педали тормоза, и красные задние фонари окрашивали кровью падающий мимо них снег.

Луч находился на пару футов ниже дороги. Мы могли бы объехать Романовича, но опять же рискуя перевернуться.

— Он ждет, чтобы взглянуть на чудовище еще раз, — догадался я. — Будто рехнулся. Нажмите на клаксон.

Брат Костяшки нажал, и тормозные огни вездехода Романовича мигнули. Костяшки еще раз нажал на клаксон, русский тронул вездеход с места, но тут же снова остановил.

Слева

на лугу появилось чудовище, прочерчивая полосу на снегу, двигаясь не столь быстро, как прежде, со зловещей целенаправленностью.

Удивление, страх, любопытство, недоверчивость… что бы ни держало Романовича на месте, теперь он вырвался из-под чар. Вездеход покатил вперед.

Но, прежде чем Романович успел набрать скорость, чудовище добралось до дороги, его передняя часть поднялась над землей, отрастила множество лапок с клешнями, схватила вездеход и перевернула набок.

Глава 39

Вездеход лежал на правом борту, медленно вращающиеся колеса напрасно искали возможности зацепиться за падающий снег.

Русский и восемь монахов могли выбраться только через заднюю дверцу и те боковые, что сейчас смотрели на небо, но не без труда и не так быстро.

Я предположил, что чудовище попытается открыть дверцы и залезть в салон за жертвами или будет хватать их, когда они попытаются вылезти из вездехода. А потом поступит с ними так же, как поступило с братом Тимоти. Я не знал, как это делается, но не сомневался, что оно методично подцепит их всех и подтянет к себе, одного за другим.

А собрав урожай, утащит в градирню, распнет на стене, как брата Тимоти, трансформирует их тела в девять куколок. Или сразу набросится на нас, сидящих во втором вездеходе, и тогда в градирне разом появятся восемнадцать куколок.

Но вместо того, чтобы начать потрошить перевернутый вездеход, существо отступило от него и ждало, а на его теле непрерывной чередой менялись калейдоскопические рисунки.

С апломбом опытного водителя, который в любой ситуации знает, что нужно делать, брат Костяшки пристегнулся ремнем безопасности, оторвал плуг-снегоочиститель от мостовой, включил заднюю передачу, подал вездеход назад.

— Мы не можем оставить их в ловушке, — сказал я, и братья согласно загудели.

— Мы никого не оставляем, — заверил меня Костяшки. — Я только надеюсь, что они достаточно напуганы и не полезут из вездехода.

Как жуткая скульптура, созданная могильными ворами, костяная груда стояла часовым у обочины. Возможно, чудовище ждало, когда же откроются дверцы перевернутого вездехода.

Когда мы отъехали на пятьдесят ярдов, снег затуманил силуэт вездехода и практически полностью скрыл костяного монстра.

Я тоже пристегнул ремень безопасности, услышал, как за моей спиной то же самое проделали все братья. Даже если второй пилот у тебя — Бог, все равно имеет смысл взять с собой парашют.

Брат Костяшки сбросил скорость до нуля. А потом переключил передачу.

В салоне установилась тишина, нарушаемая только дыханием монахов.

— Libera nos a malo, — сказал брат Альфонс. «Убереги нас от зла».

Костяшки перенес ногу с педали тормоза на педаль газа. Двигатель заурчал, цепи заскребли по мостовой, меняя голос по мере того, как мы набирали скорость, катясь вниз по склону, чтобы проскочить мимо перевернутого вездехода и атаковать врага.