День 21. Книга вторая

Грэм Анна

В голоса техника едва ли не слышались слёзы, но мне было не до эмоций. Нужно было действовать немедленно

— Парни. Охрана периметра по инструкции, проверка герметичности помещения, бегом! — скомандовала, повысив голос, чтобы испуганные здоровенные лбы, наконец, отошли от шока и зашевелились. Угрожающий гул сирены словно повторил мои слова. Эту сирену слышал сейчас весь город… Я подошла к громкоговорителю и щелкнула рычажком включателя. Жители, прильнув к радиоточкам, ждали объяснения. И я была обязана его дать.

— Говорит инспектор Первого подразделения Отдела по ликвидации последствий Катастрофы Флоренс Белл, — голос предательски дрожал, дрожали колени и руки, мой голос сейчас транслировался в каждом доме

и на каждой улице, моим голосом говорил сейчас целый город, это была непереносимая ответственность. — Сегодня в четыре пятнадцать произошло отключение метеорологического щита. Настоятельно прошу каждого из вас оставаться дома, не выходить ни при каких условиях, даже в полной защите до возобновления работоспособности щита. Немедленно проверьте окна и двери, заткните щели. Если вы находитесь вне дома, оставайтесь там, где находитесь. Если новость застала вас на улице, найдите ближайший пост дезинфекции, сделайте все необходимые процедуры и позвоните в госпиталь. За вами приедут и окажут помощь. Пейте воду, примите иммуномодулятор. Берегите себя и близких. И, пожалуйста, самое главное, не выходите из дома.

Те кто оказался сейчас на улице — курьеры, собачники, спешащий со смен медперсонал — уже заражены. Кому-то из них удастся выжить, кому-то нет. Сейчас я не могла ничего сделать, только ждать вместе со всеми. Ждать, когда восстановят щиты. И ровно так же никуда не высовываться из Отдела.

Выезжать имели право только медики и полиция — в таких случаях им полагалось обряжаться в костюмы А+, в которых военные работают непосредственно вблизи океана. Они похожи на скафандры, в них нереально двигаться, но только они способны защитить от высокой концентрации токсина. Медики выезжают, чтобы забрать заражённых. Полиция чтобы отлавливать сопротивляющихся госпитализации. Скоро госпиталь переполнится. Я снова подумала о родителях. Наверное, они ещё дома. Наверное, они слышали меня. Я сжала в ладони прямоугольник коммуникатора так сильно, что рёбра впились мне в кожу, и чуть не вскрикнула, когда он завибрировал у меня в руке. На экране высветился номер дома.

Я приняла вызов.

— Здравствуй, Колокольчик.

Голос отца был тихим и обеспокоенным. Это было так неожиданно, что я растеряла все слова. Это было так не вовремя, что мне хотелось сбросить вызов.

— Привет…

Повисло неловкое молчание. Я готовилась к тому, что он начнёт осуждать меня за то, что я не звонила, что я забросила их. И готовилась обороняться. Невидимые глазу, опасные, как сама смерть, взвеси токсина, атакующие крохотное окно моего кабинета снаружи, волновали меня сейчас гораздо меньше, чем собственное чувство вины, смешанное с давней обидой. Почему именно сейчас? Сейчас я как никогда обязана быть собранной, а выяснение отношений с собственной семьёй этому никак не поспособствуют. Я была одна столько времени, я научилась справляться без них, да и, судя по всему, они без меня, так почему же именно сейчас? Когда у меня чертовски мало времени.

— Ты дома? — он отозвался первым. Вопрос был нейтральным, но даже в нём я углядела скрытый подтекст.

— Нет, я на работе. А что?

— Просто услышал твой голос и… очень разволновался. Я надеюсь, ты была в помещении, когда… когда это случилось?

Он заикался, будто забыл, как разговаривать. Или забыл, как разговаривать с дочерью. Нет, он не пытался на меня давить — мне просто показалось, да я и не ожидала ничего иного после нашего последнего разговора — он действительно тревожился. Жаль только, что происшествие стало единственным весомым поводом узнать, наконец, как я.

— Да, я приехала на работу пораньше.

Словно чувствовала. Я поняла это только сейчас — какая-то неведомая сила разбудила меня жуткими кошмарами, словно предупреждала о том, что быть беде. И эта неведомая сила — предчувствие беды — направила меня на работу раньше, потому что без Максвелла я оставалась единственным достаточно квалифицированным специалистом, способным хоть как-то управлять ситуацией. От моих действий зависели тысячи жизней, но я не могла сделать ничего — кроме контроля — пока не восстановят щит.

— А вы? Дома? — вкрадчиво, словно прощупывая почву, поинтересовалась я. Мне всё ещё не верилось, что это первый нормальный — без упрёков и осуждения — разговор с отцом за долгие два года.

— Я да. А мама в госпитале, на дежурстве… — он вздохнул, — надеюсь, всё обойдётся.

— Она пробудет там не меньше трёх недель. С момента восстановления щита. — Так положено по инструкции. Когда с военной базы придёт официальное подтверждение о восстановлении работоспособности щита, начнётся карантин. Двадцать один день. И я надеялась, что она не заразиться за это время.

У меня запищала вторая линия. Я отняла трубку от уха, посмотрела на экран — это был Максвелл.

— Папа, мне звонит начальник… я позвоню тебе ещё, попозже, — я снова говорила с ним несмело, дрожащим от волнения голосом, будто провалилась в детство, в себя маленькую, когда авторитет отца был безусловным. Но теперь я взрослая. Взрослая настолько, что держу ответ за здоровье нации, пусть и в масштабах нашего городка.

— Хорошо. Береги себя, Колокольчик.

От этого прозвища, которым они назвали меня ещё пятилеткой, мне вдруг стало так тепло на душе, что я не заметила, как выступили слёзы. Этот сложный, запутанный ком чувств, который я испытывала к родителям, вдруг подскочил к горлу, обжёг, как глоток горячего кофе. Они думали обо мне всё это время, переживали, но не смогли переступить порог общественного осуждения моего развода, оставаясь по ту сторону баррикад. Система сломала нас, подавила, прополоскала мозги и вывернула реальность под нужным власти углом. Мне было горько осознавать это, ведь я была её частью.

Я переключилась на другую линию.

— Белл, я только что узнал. Ты как?

— Ты будешь смеяться, но я на работе, — шмыгнув носом, ответила я. На моём лице вылезла глупейшая из всех улыбок, синоним обречённости.

— Чёрт, как бы я хотел сейчас тебе помочь, Флоренс, но меня не выпустят из столицы, пока карантин не закончится.

— Я понимаю, Иен.

Я понимала, что мне всё равно пришлось бы приехать. Работать полностью удалённо могли только аналитики, инспекторам таких поблажек было не видать: кто-то должен был заниматься распределением ресурсов, контролировать ситуацию и быть на связи с техниками военной базы и запертыми по своим домам техниками Подразделения по закрытым каналам связи, к которым нет доступа через рабочие коммы, только через стационарные машины… Мне надо разослать сообщения сотрудникам, чтобы не покидали свои дома. Создать рассылку и предупредить каждого лично.

— Иен, мне надо работать…

— Я буду на связи в любое время. Держись там, Белл.

Я словно бы по-настоящему ощутила, как Максвелл кладёт свою огромную ладонь мне на плечо и чуть пожимает в жесте поддержки. Закончив с разговорами, я села разгребать мессенджер, через полчаса мне нужно было запустить своё сообщение на повтор, благо, оно автоматически записалось.

В рабочем чате было многолюдно, одни панические теории шли за другими, люди накручивали себя, где-то мелькали сообщения о заразившихся в виде слухов — полиции и госпиталю сейчас не до отчётов, я не могла знать этого точно. Следовало бы подключиться к их базам и наблюдать за происходящим в реальном времени, но в здании Подразделения не было ни одного аналитика или техника. Ладно, нужно взять всё под контроль. Во-первых, нужно всех успокоить и себя в первую очередь. Запретить лишнюю болтовню в чатах. Только по делу, без лишнего накручивания. Во-вторых, позвонить кому-нибудь из ребят в полиции и открыть этот чёртов удалённый доступ под диктовку…