День ангела
Шрифт:
Геннадий Александрович внимательно разглядывал меня, чуть наклонив голову набок. Как интересный экспонат с выставки дураков. Вот сейчас он тепло попрощается со мной и пожелает дальнейших успехов.
Я с мольбой поднял глаза, встретив его чуть насмешливый взгляд. Ну помоги, человек ты или кто?! Я не могу не видеть ее, понятно тебе, акула бизнеса?!!
Насмешка в глазах пропала, но глаз он не отвел.
– А ты не дуришь, Рома?
Я выдержал его взгляд. Раз читает мысли, поймет.
Теперь он опустил глаза. Задумчиво побарабанил
– Выдали в связи с обострением обстановки. Береженого бог бережет. усмехнулся Геннадий, своими словами окончательно признавая меня за своего.
Я чуть расслабился. Раз признал, какнибудь поможет. Да отвези меня туда, всего и делов! Ты же знаешь дорогу, разве нет?
Взгляд Геннадия опять стал насмешливым.
– Типично русский подход к проблеме. Всех кругом перехитрит умный доктор Айболит. Раздва, и в дамки!
– А что мешает? не выдержал я.
Его взгляд вновь стал серьезным.
– Многое. Вопервых, там не санаторий для душевнобольных. Вовторых, дорогу я найду без тебя, а с тобой буду кататься долго и зря. Ты не считай их за простачков. И втретьих…
Он замолчал, вертя в руках карандаш. Я угрюмо спросил:
– Так что же втретьих?
Он прямо взглянул мне в глаза.
– А втретьих, Рома, проблему эту тебе придется решать самому. А не решишь значит, и нет у тебя такой проблемы.
Я со вздохом поднялся.
– Извини, что побеспокоил.
Он наконецто немного смутился. Правда, совсем немного.
– Зря обижаешься. Я действительно не могу тебе здесь помочь. И не ищи Хруста ответ будет тот же. Ты вот что… Дорога на заимку к деду тебе не заказана. Он имеет право и возможность тебе помочь. Если ты его убедишь, конечно. Как зватьто, помнишь?
Я протянул ему руку.
– Спасибо тебе. Нет, правда, спасибо.
Он пожал мне руку, улыбнулся.
– Каких только диких сюжетов не выдумает старушка жизнь. И знаешь что я всетаки пожелаю тебе удачи в абсолютно безнадежном деле.
– Эй, ребята, как проехать на кордон? Дымов Петр Иваныч там проживает, или как?
Июльское солнце жарило сквозь ветровое стекло моей старенькой "шестерки", и слабенький бриз с Селигера не мог облегчить жару. Малышня, по случаю жаркой погоды сидевшая по шею в воде, заинтересованно выбралась на берег и обступила машину со всех сторон.
– Дяденька, это вам надо туда ехать! Нет, туда! А там дальше! Нет, там дальше!
Всетаки есть еще люди в русских селеньях. Московские уличные пацаны с ходу запросили бы пять баксов. Или десять, за особо ценную информацию.
– Спасибо, ребята!
Я ехал к деду Иванычу с надеждой. Неужели не поймет?
Машина въехала в лес, и жара сразу ослабела. Я с жадностью вдыхал запахи летнего леса, прогретого солнцем. Ветки то и дело хлестали по открытому окну, и сорванный березовый листок прилип к моим губам. Я поймал норовящий ускользнуть листок языком, разжевал и проглотил, стараясь унять волнение. Все будет хорошо.
Наконец впереди появились крыши лесного кордона, утопающие в зелени. Я подъехал к воротам, немногим уступающим по размерам воротам того скита (глядика, и петли бронзовые! Богато живет дед). Забора было не видать, кругом буйно разрослись колючие кусты можжевельника, проросшие крапивой. Я пригляделся коегде сквозь зелень проглядывала колючая проволока "егоза". Круто живет дед.
Ворота были закрыты. Ничего удивительного, у Петра Иваныча Дымова масса хлопот, и сидеть на кордоне ему особо некогда. Ладно, подожду.
Я уселся поудобнее, открыв водительскую дверцу, достал бутерброды с сыром и флягу с водой. Я вдруг отчетливо представил себе, как за столом в сказочном тереме, совсем уже недалеко отсюда, сидят ангелы, уплетая шаньги, запивая молоком из высоких стеклянных бокалов, безмолвно беседуя меж собой. Дед Иваныч щурится, пряча улыбку в густой бороде, и моя Ирочка смешливо фыркает, глядя поверх стакана.
Я будто на проволоку налетел. Моя Ирочка. Когда это она моей стала? Голова перегрелась, не иначе.
Я неторопливо жевал бутерброд, размышляя. Усмехнулся. Моей голове перегрев не грозил. Куда дальшето сходить с ума некуда. Сам факт моего появления здесь свидетельствует об этом со всей очевидностью.
Ладно, с дурака какой спрос. Поэтому я могу твердо заявить да, моя Ирочка. Пусть не в физическом смысле. Чего притворяться она стала частью моей души, значит, меня самого. И даже если наше свидание будет последним (мысли о том, что оно вообще может не состояться, я теперь просто не допускал), она моя.
Тут я заметил, что размышляю о смысле бытия не один. Среди спутанных ветвей блестели фосфорическим блеском внимательные кошачьи глаза. Здоровенный темносерый котяра удобно разместился в зарослях и бесстыдно разглядывал меня. И как он там ходит, там же еще и "егоза"! Мне стало жутко при одной мысли о том, что можно лезть в такие заросли, но кота это, по всей видимости, не смущало.
– Кискис глупо, конечно. Котяра только чуть прижмурился, не двинувшись с места.
Второй наблюдатель обнаружился в ветвях мощного кедра неподалеку. В тени сидела крупная серая ворона. Она делала вид, что я ее совершенно не интересую, поворачивая голову боком. Очень сильно я ее не интересую.
Ладно, не будем отвлекаться. Смотрят и смотрят. Когда же дед Иваныч вернется? А что, если он там и заночует? У него же тут, похоже, ни коровы, ни козы, вообще никакой живности. Кот не в счет, его доитьпоить не надо.
Я доел бутерброд, отряхнул крошки. Завинтил флягу. Не помру, заночую в машине. Хоть две ночи, хоть три.
Меня разбудил громкий собачий лай. Я открыл глаза. В боковое стекло, наглухо закрытое для защиты от комаров, царапался Казбек. За ним, заслоняя яркое утреннее солнце, памятником Петру Первому возвышался дед Иваныч, верхом на Чалке.