День ангела
Шрифт:
– Это я виновата. Ведь я тогда уже почувствовала, за столом. Надо было мне тихо исчезнуть, пока процесс не стал необратим, как говорит мама.
Верно. Похоже, процесс необратим. Да только где тут вина, и чья? Да спасибо тебе за то, что я узнал любовь.
Глаза в глаза. И нет сил оторваться, Да и желания такого нет. Я наркоман, и ты мой наркотик.
– И что дальше, Рома?
Да, конечно. Дед прав, не в ресторан же ее вести.
Она коротко рассмеялась.
– Я не люблю вида расчлененных трупов животных. Тем более пьяных людей.
Я беспомощно молчал.
Она тряхнула золотистыми кудряшками, прикусила губку.
– Ладно, беру командование на себя. Тут у меня остались коекакие дела, а потом я до утра совершенно свободна. Ты не уходи, я скоро.
Я хлопал глазами. Она что, хочет заночевать со мной у костра, в лесу?
– А что такое? Сейчас лето, ты одет достаточно тепло, а мне одежда и не нужна. Плюс костер. Посидим. Нам обоим надо про себя коечто понять, Рома.
Она поднялась, легко ступая, вышла на край поляны. Я любовался ей.
Она метнула мне смеющийся взгляд.
– Рома, Рома. Что же ты такую полянку выбрал маленькую? Взлетать вертикально знаешь, как трудно!
Огромные крылья развернулись, переливаясь на солнце. Сейчас запузырится, закипит воздух, и она исчезнет. Только летнее марево останется, да и то на миг.
Ирочка медленно, плавно подняла руки над головой. Огромные крылья с силой взмахнули, подымая маленький ураган. Она подпрыгнула и с шумом унеслась вверх, точно взлетела радуга. Первый раз я увидел взлет без маскировки. Понятно хотела доставить мне маленькое удовольствие.
В груди было тепло и щекотно.
– Ну вот и я. Продолжаем разговор?
Как она возникла тут, я и не заметил. Ни звука, ни ветерка. Выходит, и так она может. Как там телепортация, вроде?
Она смеется.
– Слишком роскошно было бы, Рома. Все проще. Я села там она махнула рукой а то тут у тебя места мало. Еще в костер угодишь.
Я старался держаться как можно естественней
– Ну что, включила своих дендроидов? глядика, и с голосом справился.
– Их и не выключали. Я смену сдавала.
– А они меня не порвут?
– Не бойся, я не дам тебя в обиду.
Она села на расстеленный спальник, ловко подвернула ногу.
– Не люблю ходить пешком, по лесу особенно. Глянь, ногу занозила, пока к тебе добиралась.
Она протянула ногу мне так бесподобнодоверчиво, что у меня екнуло сердце. Нет, нечеловеческий жест, люди так не могут. Я взял ее узкую ступню, горячую, с длинными, нечеловеческими пальцами.
– Вот, между пальцами она пошевелила пальцами ноги.
Я наклонился ближе. Между большим, чуть оттопыренным пальцем, и указательным (интересно, а есть ли на ногах указательный палец?) торчала небольшая заноза. Я осторожно вынул ее хорошо, что отросли ногти и хотел уже отпустить ногу. Но пальцы ступни вдруг плотно схватили меня за запястье. Я непроизвольно дернулся рука сидела мертво, как в колодке. Нога плавным, нечеловеческим движением повела мою руку вниз, выворачивая на излом.
Я посмотрел на Ирочку. Лазурные глаза смотрели напряженно, серьезно. Глупенькая моя. Любимая.
– И этим ты хотела меня отпугнуть?
Она шумно вздохнула, выпустила мою руку.
– Сдаюсь. Глупо, конечно. Да, я думала тебя напугать. Обычно люди боятся всего нечеловеческого.
Я сел рядом с ней.
– Я не испугаюсь тебя, не надейся. Даже если вдруг ты покажешь мне клыки.
– Вот клыков нету. Ты расстроен?
– Ужасно.
Я встретил ее смеющийся взгляд. Все напряжение последних недель вдруг прорвалось, и я захохотал. Мы смеялись, как чокнутые, валясь друг на друга, пока не перехватило дыхание и не закололо в боку.
– Будем смотреть правде в глаза. Мы действительно чокнутые, как ты помыслил, и отрицать это глупо. Сумасшествие заразно, и ты меня заразил, бестолковый.
Сумасшедший смех будто снес разделявшую нас невидимую стенку, и мы сидели у костра, тесно прижавшись друг к другу. Я обнаружил вдруг, что моя рука лежит на плече Ирочки, вернее, на верхнем суставе крыла. И когда успел? Очевидно, Ирочке так было неудобно, и она совершенно естественно взяла мою руку и переложила себе на настоящее плечо. Я никогда еще не был так счастлив.
Однако и чокнутым надо жить дальше. Как? Нет, не сейчас. Завтра.
– Расскажи мне о себе попросил я.
Она полуобернулась ко мне. Сияющие глаза оказались рядом, и я снова потянулся туда, в эту бездну. Долгий, тягучий поцелуй. Чуть не до крови. Как ей это удается? Ведь у нее такие маленькие губки!
Она смешливо фыркает, читая мои мысли.
– Я кровожадная. Ладно, что бы ты хотел узнать? Думай, я отвечу.
Она поудобнее разместила мою руку на своем левом плече (сидела слева от меня), и вдруг на мою спину бесшумно легло ее правое крыло, накрыло, как плащом. Господи, хорошото как!
Она смеется.
– Тебя действительно невозможно ничем напугать. Так хоть удивился бы!
– Я не могу. Я же знаю тебя тысячу лет. Так было всегда, чему удивляться?
Она смотрит мне в глаза. Я тону в этом сиянии.
– Знаешь, и у нас никто не живет тысячу лет. Но мне кажется то же. Ты был всегда.
…
Костер горел неярко, выбрасывая немногочисленные робкие искры, тут же гаснувшие. Я экономил дрова до утра далеко, а сама мысль о том, чтобы оставить Ирочку и заняться сбором хвороста, казалась мне невыносимой. Да лучше сидеть в темноте!
– … Я последняя. А до меня была моя сестра Иуна так тебе понятней. Это до здешней вашей второй мировой войны. Она очень славная, только чересчур любит воспитывать. Она и стала воспитальницей. Да, да, воспитательницей. Ничего ты не понимаешь, там знаешь, какой отбор! А брата родили еще там, когда папу и маму только готовили к забросу. Семь лет повашему, чего время терять?
А меня всегда тянуло на Землю. И к людям я привыкла с раннего детства, когда еще тут она пошевелила крылом култышки были. У нас дома фильмов про Землю больше, чем своих. И мама с папой все время выходили на связь с Землей, так что деда Иваныча я узнала еще заочно. Да и у нас дома бывали чаще все такие же, Иого бывал, Аина с Кио, и другие многие и сейчас здесь, на Земле, только на других базах.