День без смерти (сборник)
Шрифт:
Роооз колебался недолго.
— Я дал ему бессмертие, — сказал он, но, взглянув на изменившееся лицо наставника, быстро добавил: — Бессмертие второго рода: приставил к нему хранителя.
— Я недостаточно хорошо разбираюсь в современных научных течениях, — сказал наставник. — g чем суть бессмертия второго рода?
— Хранитель постоянно следит за подопечным, — объяснил Роооз. — Когда тому угрожает опасность, предупреждает его по телепатическим каналам. Разумеется, подопечный ни о чем не догадывается.
— Но хранитель не робот, — с сомнением сказал наставник. — Он спит, ест и так далее. Что, если несчастье случится с подопечным в его отсутствие?
— В случае смерти подопечного хранитель пускает время вспять. Потом он делает предупреждение, и подопечный избегает гибели.
Некоторое время наставник сосредоточенно размышлял.
— Насколько я понимаю, это не бессмертие, а просто страховка от несчастных случаев. И у вас получается точка ветвления, удвоения реальности со всеми вытекающими отсюда парадоксами.
— Верно, — согласился Роооз. — Чтобы их избежать, хранитель переносит дубликат подальше от оригинала. Раздвоения личности не происходит из-за смерти подопечного в одной из ветвей, и создается иллюзия непрерывности.
— Звучит неплохо, — сказал наставник. — Но древние рекомендовали остерегаться иллюзий. Даже если они приносят плоды…
2. Перед рейсом
Наконец мне это опротивело.
— Знаешь, — говорю, — надоели вы мне все как не знаю кто. Осточертели. Суете везде свой длинный нос, лезете со своими советами, когда ваши советы вовсе не требуются. Чихать я хотел на ваши советы. Я иду в рейс, остальное меня не колышет. Я сам Знаю, что это не сахар, но уж гораздо лучше, чем работать здесь помощником диспетчера.
Он, естественно, тоже обиделся.
— Ну и не надо, — говорит. — Раз не хочешь слушать, что друзья тебе советуют.
— Это ты-то мне друг? — спрашиваю.
— А то кто же?
— Не знаю, — говорю я ему. — Еще не разобрался.
А сам поворачиваюсь к нему спиной, слезаю с табурета, чтобы не видеть его опрокинутой физиономии в зеркале над стойкой, и иду себе спокойно к выходу.
Он остается сидеть, где сидел. Вот и прекрасно думаю, еще с одним поссорился на всю жизнь. Так и до привычки недалеко.
А небо сегодня чистое, погода великолепная, так и сияет поле, одетое в бетон до самого горизонта — лишь изредка из него торчат решетчатые скелеты стартовых башен. И вдруг гляжу — по этому полированному, вылизанному, лучшему в мире полю шагают прямо в космических комбинезонах какие-то новички, оскверняя своим видом всю идею старика Циолковского. Представляете себе — в город чуть ли не в скафандрах! Не успел я их мысленно осудить, гляжу — среди них, в качестве исключения в нормальной одежде, в том же направлении движется Степан Рюмкин, мой старый приятель еще по институту, с которым жили мы в одной комнате.
Дальше дело пошло, естественно, по шаблону.
— А, Саша, — говорит он мне. — Привет! Сколько лет, сколько лун!
— Привет, — говорю, — дядя Степа. Я тебя тоже давно не встречал.
А новички остановились и стоят, ждут моего Степана Рюмкина, чтобы, стало быть, вместе идти в город и там, на его фоне, играть старых космических марсиан.
— Ну, как живешь? — спрашиваю.
— Нормально. — Работаешь?
— Да, — говорит Степан Рюмкин. — Геологов вожу в астероиды. Познакомься.
— Очень приятно, — говорю. — Поздравляю с крещением.
— Спасибо, — говорит один из них, самый смелый. — А как вы узнали?
— Помогает жизненный опыт, — говорю. И верно — кто, кроме новичка, пойдет в город в летном комбинезоне?
— Никогда бы не догадался, — говорит мой дядя Степа очень серьезно. — Самые что ни на есть натуральные космические марсиане.
— Точно.
— Какие еще марсиане? — спрашивает меня тот, самый смелый.
— Это такая пословица.
— Поговорка, — поправляет меня Степан Рюмкин. — А сам-то как?
— Нормально.
— Летаешь?
— Пока нет. Начинаю на той неделе.
— Где?
— На звездных трассах.
— Поздравляю, — говорит он мне. — А с кем, если не секрет?
— Не секрет, — говорю я ему. — С Никитиным.
Он как-то сразу умолкает, будто вторая сигнальная система вдруг взяла да отказала, и начинает на меня смотреть. Но ничего нового для меня в этом взгляде не было. С такого вот взгляда и началась вышеописанная ссора.
Тем временем его новичкам надоело слушать, о чем тут мы, старики, молчим, и они потихоньку отчалили.
— Надеюсь, ты шутишь? — вопрошает он наконец, восстановив свою сигнальную систему.
— Нет, — говорю. — Зачем же мне шутить?
— Ты что, не знаешь, что про него болтают?
— А про кого не болтают? — говорю. — Он просто спортсмен. Отчаянный, видимо, парень.
— Нет, он помешанный, — говорит мне Степан Рюмкин. — Я точно знаю, что это так.
Я, конечно, не отвечаю. Что же тут отвечать? А он опять смотрит на меня с сожалением и спрашивает:
— Ты помнишь Манина?
— Маню? Мы же в одной группе учились.
— После института ты с ним встречался?
— Да.
— Ну и как?
— Что как?
— Ты ничего не замечал?
— Ничего, — говорю. — Маня как Маня.
— Странно, — говорит мне Степан Рюмкин. — А когда ты его видел в последний раз?