День без смерти (сборник)
Шрифт:
— Черт побери! — говорю я. — Даже здесь колония! Когда же рухнет наконец эта постылая колониальная система?
— Погодите, — говорит мне мой капитан Никитин. — Давайте смотреть дальше.
Мы снова склоняемся над лентой, ползущей из аппарата, и узнаем, что это действительно колония, потому что численность населения всего 21 человек. Потом мы узнаем кое-что об их цивилизации, включая устройство звездолетов и жилищ, а также длины волн, на которых работают их радиомаяки. Потом мы видим, что экспресс-лаборатории удалось перехватить передачу одного из таких маяков и даже расшифровать язык, на котором она велась (“Могучая у вас лаборатория”, — замечает в этом мест капитан Никитин),
Некоторое время мы молчим, не в силах что-нибудь сказать, настолько это не укладывается в сознании.
— Здесь — наша колония? — говорит наконец капитан Никитин.
— Невероятно!
— Ваша аппаратура что-то напутала, — говорит мне капитан Никитин. — Пусть мы даже провалились в придуманный вами пространственный туннель. Но чтобы здесь оказалась наша колония! Ваши приборы просто-напросто перегрелись.
Тут мне в голову приходит отличная идея. Ведь если это земная колония, а иначе быть не может, потому что так говорят приборы и врать они не умеют, — то она должна быть зарегистрирована. Я лезу в справочник.
Разумеется, там ничего нет.
Капитану Никитину, по-видимому, тоже приходит в голову блестящая мысль.
— Вдруг это был туннель не в пространстве, а во времени? — говорит он. — Вдруг нас забросило на миллион лет в будущее? Как вы сами понимаете, такое предположение никуда не годится.
— А язык? — говорю я. — Язык-то должен был измениться!
Некоторое время он молчит, а потом говорит:
— Вы, кажется, правы, штурман Буров. Но споры нам ничего не дадут. Необходимо высаживаться.
Разумеется, он тоже прав. Я начинаю расстегивать привязную систему.
— Спокойно, штурман, — говорит он. — Бот поведу я.
От неожиданности я теряю всякую способность возражать.
— Но как же…
Он улыбается зловредной капитанской улыбкой.
— Вы опять забыли устав, штурман Буров. В уставе сказано, что над незнакомой планетой нельзя оставлять корабль без присмотра. Кто-то должен остаться, и право выбора принадлежит капитану.
И опять, разумеется, он прав. К счастью, я вовремя вспоминаю его недостойное поведение при метеоритной атаке, отстегиваюсь от привязных ремней и бегу к шлюзу, совершая тем самым тяжкий дисциплинарный проступок и слыша за своей спиной возмущенные вопли капитана Никитина. Но ему остаются только телесистемы, чтобы наблюдать, как я запираюсь в шлюзовой камере, как погружаюсь и как бот падает в небо планеты.
7. Встреча в подпространстве
Тьма впереди быстро сгущалась, принимая облик упругой непроницаемой стены. Когда носовая часть размазанного по пространству звездолета, дотронувшись до преграды, отпрянула, как щупальце биоробота от потока плазмы, полномочный представитель Бюро Наказаний Луус сообразил, что произошло. Через подпространство шел сейчас еще чей-то корабль. И он двигался навстречу.
Термин “полет в подпространстве” употребляется для наглядного обозначения волновых методов перемещения, когда корабль расплывается гравитационными волнами, собирающимися вновь в заранее намеченной точке. Если часть Вселенной, окружающую финиш, занимает другой расплывшийся звездолет, дело плохо, так как волновые “пакеты”, во избежание Суперпозиции, не должны проходить друг сквозь друга. К счастью, Галактический Устав дает простой выход из затруднительной ситуации.
Когда нудная процедура Обмена была окончена, Луус, в порядке проверки степени усвоения собственных мыслей чужим мозгом, попытался припомнить задание, по которому был послан. Кажется, сложный
Луус по опыту знал, что чужой мозг очень быстро усвоит всю информацию, вложенную в него при Обмене. Еще он знал, что во время Обмена памятные кристаллы звездолетов также меняются содержимым и что сразу же по прибытии он сможет ознакомиться с заданием во всех подробностях.
Луус лишь не знал, что тот, с кем он сейчас обменялся, и был Роооз, объект Наказания.
8. На поверхности
И вот через полчаса я уже стою в лесу в нормальном ньютоновом поле, и что, по-вашему — соображаю, как быстрей добраться до порта? Ничего подобного — стою, как последний на Земле тунеядец, торопиться которому некуда, и глазею сквозь иллюминатор скафандра на собственный посадочный бот, элегантно свисающий с местного дерева, издали напоминающего развесистую клюкву и одновременно баобаб с картины какого-нибудь современного живописца. Но вблизи оно уже ни на что не похоже потому что крона у него сплошная. И весь лес такой. Стволы как стволы — красивые, красные до блеска а зеленые кроны хоть и прозрачные, но сплошные. Никаких листьев или веточек. Сплошные и прозрачные, как пластмасса. Словом — “растения неизвестных ранее видов”.
Потом я вновь прикидываю на глаз расстояние до последней ступеньки тридцатиметровой веревочной лестницы и еще раз удивляюсь, что ничего себе не сломал, потому что метров сто? По кронам ведь тоже не пройдешь — они хоть и сплошные, но вязкие, как высыхающий клей. Пришлось бы парашют надевать.
Но в конце концов мне надоедает обозревать итоги столь прекрасно выполненной посадки, я подбираю с волнистого зеленого покрывала, которое здесь вместо травы (к счастью, оно не имеет ничего общего с высыхающим клеем), судовой журнал, пистолет, спальный комплект и другие совершенно необходимые мне предметы, всего 34 наименования, складываю все это в рюкзак, влезаю в лямки (попробуйте на досуге — не снимая скафандра!) и иду в ту сторону, где через какой-нибудь километр начинается открытое место, а там и порт. Я и промазал-то так, по глупости, — шел на холостом ходу, чтобы чего не зажечь. Я же еще не знал, что против туземной флоры любой огнемет бессилен.
Так вот, шагаю я себе, размышляя о том, как неприятно идти по настоящей кислородной планете, не снимая скафандра, и о том, что это все-таки необходимо, потому что я же не знаю, хватает здесь обычной биопрививки или как. И вдруг гляжу — навстречу мне ползет голый человек.
То есть он, конечно, не совсем голый; на нем клетчатая рубашка с закатанными рукавами, легкие мурманские брюки, — но он зато без скафандра.
И я замечаю, что он очень странно ползет, волоча йоги в узких штурманских брюках, будто парализованный. И сразу же вижу, что за ним тянется мокрая красная полоса. Мгновением позже я улавливаю в лесу позади него какое-то движение, а еще через миг моя рука рвется в рюкзак за пистолетом. Идиот — сунуть оружие на самое дно!
Представьте себе обыкновенную зеленую жабу. Большую, пятнистую, покрытую крупными бородавками. Увеличьте ее теперь мысленно в двадцать — тридцать раз, в зависимости от силы вашего первоначального воображения, чтобы в итоге у вас получилось существо длиной метра три. Раскрасьте его в наиболее неприятный для вас цвет и пустите полученное кошмарное чудище по следу изнемогающего от потери крови человека, и вы получите некоторое представление о зрелище, которое открывается перед моими глазами.