День Дьявола
Шрифт:
Есть в Готическом Квартале одна небольшая площадь рядом со старинным собором из серого камня. Вся эта площадь заставлена столиками. И поверьте мне – не так-то просто найти свободное место за этими столиками, потому что здесь подают кучу всяких холодных закусок, которых не найдешь в другой части Испании. И наливают какой-то редкостный Jerez, названия которого я так и не запомнил. Для немца, к примеру, один черт, какой херес пить, он вообще пьет пиво. А испанец, стоит ему в первый раз попасть в Барселону, дисциплинированно идет в этот или ему подобный ресторан и говорит: "Por favor, deme algo local" [26] . Он ловит
26
Пожалуйста, дайте мне что-нибудь местное (исп.).
27
Ну и дерьмо! (исп.).
По мне, так самый лучший напиток – это наша русская водка. Только здесь она жутко дорогая. Когда я говорю, что в России можно купить за три доллара бутылку отличной водки, мне никто не верит.
О чем это я? Черт, опять сбился! Да, выступаю, значит, я на этой самой площади в Готическом Квартале. Подрулил на своем скутере [28] , прислонил его к стене. Врубил музыку, работаю с бандерильями. Все идет, как надо.
Пожалуй, я в тот раз раскочегарился лишку – пошел между столиками. Люди пугаются, когда мохнатые пики летают у самого их носа. Они же не знают, что они в безопасности, что руки мои так устроены, что просто не могут упустить пику без моего ведома.
28
Скутер – небольшой мотороллер.
Но это выгодно – прогуляться между столиков. Это выбрасывает адреналин в кровь людей, отвлекает их от жратвы и выпивки. Это заставляет их лезть в бумажники и охотнее раскошеливаться.
Я не сразу обратил внимание на эту девушку. К тому же она сидела ко мне спиной, и даже не пыталась повернуться. Мое внимание привлекло совсем другое – двое парней, сидевших с ней за столиком, разговаривали по-русски.
Эти двое были "быками". Самые натуральные бычары. Я сразу узнаю их. Даже не по одежде – обычно они идут в ближайший магазин и затариваются там по уши местными шмотками. И не по "гайкам" на руках – у иностранцев тоже есть такой обычай – таскать на пальцах кучу колец и печаток. По мордам я их узнаю. По раскормленным жующим физиономиям. И по взгляду – наглому, самоуверенному и все же настороженно рыскающему по сторонам. Не могут расслабиться эти люди, всегда ждут подвоха. Не научила их расслабляться жизнь в России.
Мои бывшие земляки были в изрядном подпитии. На что уж испанцы громко разговаривают, но эти орлы своим ором переходили все грани приличия. Заглушали, прямо-таки скажем, мой фламенко. К тому же матерились как извозчики. Руками размахивали. Цветастые рубахи их были распахнуты, на мощных грудях висели золотые цепи в два пальца толщиной. Шорты, напоминающие семейные доколенные трусы застойных времен. На ногах – тапочки. Словом, имели мои ньюрашены внешний вид, подходящий для пляжа, а не для ресторана. Но никто на них внимания не обращал. Я с трудом даже представляю, как нужно выглядеть, чтобы на тебя обратили внимание в центре Барселоны. Может быть, голову вторую отрастить? Или бивни, как у мамонта?
Никто на них внимания не обращал. Ну, сидят двое пьяных белобрысых мордоворотов, лопочут что-то не по-испански. Немцы,
Примерно такой вот базар был у этих братков. Они вели себя так, словно находились на необитаемом острове. Они были твердо уверены, что никто на этой площади не понимает, о чем они говорят. И, в общем-то, они были правы – никто их не понимал и даже не слышал. Кроме меня.
Скорее всего, я тоже не обратил бы на них особого внимания. Но случилось нечто, напрочь выбившее меня из колеи. Слава Богу, в тот момент я работал всего с тремя бандерильями. Потому что, будь их в тот момент больше, этих бандерилий, я бы непременно упустил бы парочку и они воткнулись бы прямо в стриженые затылки Лехи и Вовы.
Девушка, которая сидела с ними за столиком, повернулась и посмотрела на меня.
Я уже говорил вам, что мне не нравятся испанки. Но эта убила меня наповал, с первого взгляда.
Грубо я говорю. Привык, наверное, грубовато говорить о женщинах. Так бывает, когда пытаешься скрыть свои истинные чувства. Так проще.
Я не могу описать, что почувствовал в тот момент. Не то, чтобы язык мой был беден. Просто это страшно – сказать о том, что ты чувствуешь на самом деле, когда влюбляешься. Страшно показать всем то, что у тебя творится внутри, в душе твоей. Это все равно что оказаться голым на витрине, перед толпой пялящегося на тебя народа.
Боль сдавила мое сердце. И какая-то щемящая грусть – детская и беспомощная. Я вдруг снова почувствовал себя мальчишкой, который не может глаз отвести от самой красивой девочки на танцплощадке, а девчонка эта смеется и болтает с подружками, и так мило убирает челку со лба нежной рукой, и ты стоишь бледный, прислонившись к стене, и сердце колотится, и невозможно сделать вдох, потому что любовь душит тебя как грудная жаба, и ты знаешь, что эта девчонка никогда не будет твоей, потому что у нее есть парень, высокий, спортивный, на три года старше тебя, и, конечно, ты ей не чета. И вот она уже уходит с ним под ручку, а ты смотришь на ее хрупкую спину, и она поднимается на цыпочки, и что-то говорит ему на ухо, и они смеются, смеются…
Боже…
Я вдруг обнаружил, что стою с открытым ртом и смотрю на нее, как болван. Каким-то чудом, автоматически, я умудрился поймать свои бандерильи за те секунды, пока был в отключке, и вот сейчас стою, и держу их в руке, и таращусь на эту девушку, а вся площадь таращится на меня, и пытается догадаться, что это со мной случилось и почему я перестал кидать в воздух свои желто-красные палки.
– Лех, смотри, в натуре, этот испашка на нашу ляльку запал! Тащится, в натуре, как удав по стекловате!
Один из моих землячков ткнул в меня пальцем и громко заржал. Это спасло меня, вывело из полного ступора.
Я был еще слаб, еще не настолько оправился от поразившего меня удара, чтобы сделать шаг вперед и въехать в морду этому ублюдку, чего он, без сомнения, заслуживал. Я просто суетливо улыбнулся, кажется, даже пробормотал невнятный "Пардон" и ретировался к своему мотороллеру.
Я не закончил выступление, но решил сменить бандерильи на безобидные мячики. Потому что руки плохо слушались меня.