День гнева
Шрифт:
– Наташ, а вот Алешка Малышев эх по тебе и сохнет! Прямо глаз не сводит целый год. Он тебе вообще никак что ли?
– Да ну его! Какой-то ни рыба ни мясо. Чего пялится все? Давно бы подошел или записку прислал. Лямой какой-то. Да я все равно не стала бы. Не люблю трусов.
Наташа помолчала, потом вздохнула расстроенно.
– Знаешь, Эля, я тебе не говорила. Помнишь, я на последней перемене в туалет ходила?
– Угу, ходила.
– Представляешь, иду обратно. А там эти звери похмельные стоят, ржут чего-то. Видно, очухались немного и выползли в коридор. Прохожу мимо, а они так замолчали и глядят на меня, ухмыляются. Так неприятно стало. И этот, Акела чертов, вдруг подходит ко мне, цап рукой за талию! И поднял на воздух. – Ну что, красавица, куда спешишь? Я уже здесь!
Наташа содрогнулась, еще раз переживая эту сцену.
– Я ему говорю; – «Отпусти!». А он только смеется. И эти тоже ржут. А рожа у него... ужас! Глазенки узкие, злющие. Винищем разит – чуть не задохнулась. Я ему – отпусти, дурак! А он как сдавит ручищу – у меня чуть ребра не захрустели. Так больно! А он, гадина, меня в щеку – чмок! И шепчет на ухо: – «Мы с тобой еще поговорим!». Меня чуть не вырвало. Представляешь, Элечка, на виду у всех вот такое. И хоть бы кто слово сказал! Все отвернулись, как будто ничего и не было. А ты говоришь...
Массагутова пораженно слушала. Переживая за подругу, она так впечаталась лицом в прутья, что ее носик совсем расплющился и стал похож на пятачок. Наташа заметила это и поневоле рассмеялась, несмотря на невеселое настроение.
– Ой, не заметила. – Элька потерла нос. – Так ты что, думаешь, он от тебя чего-то хочет?
– Не знаю, может быть. Мне показалось, что они как раз обо мне и говорили. Да и вообще я не раз замечала, что этот на меня как-то не так смотрит. Нехорошо как-то.
– Да ведь он с Лилькой ходит. Хотя, по-моему, они уже давно все переменялись. Видно, просто спичку тянут – кто кому достанется. Зачем ты ему?
– Сама не знаю. – Наташа вздохнула. – Знаешь, Эля, мне так страшно что-то стало. Они ведь что хотят, то и делают. Если что – никто ведь не поможет. Знаешь, как страшно...
Из глаз девушки потекли слезы. Она стала вытирать их краем одеяла, но они все появлялись снова и снова. Наташа уткнулась лицом в подушку и закрыла глаза. Встревоженная подруга пересела к ней на кровать. Она стала гладить плачущую по голове и успокаивать.
– Ну ладно тебе, ну что ты. Ничего ведь такого не было. Ну просто пьяный дурак. Силу девать некуда. Вот и выпендрился.
Наташа перевернулась на спину.
– Ты не знаешь. А я уже один раз столкнулась с ними. Чуть не убили. А может, и убили бы. Хоршев спас. Они только его и слушались. А сейчас вообще никого. Я так боюсь!
Элька наклонилась пониже и обняла подругу.
– Все обойдется. Учиться-то осталось всего ничего. Полтора месяца и все. А я теперь от тебя вообще ни на шаг не отойду. Если что – уж пусть обеих сразу. Может, подавятся! ...
Глава 29
В восьмом классе шла пересдача. Белла Соломоновна, оставив нерадивых двоечников после уроков, как обычно принимала у них «зачеты». За неделю таких неудачников обычно набиралось с десяток. В основном одни и те же лица. Вот и сегодня в классе расположился по партам привычный «двоечный» контингент. Пара волков на камчатке, Индин с Кутьяном и Данилиным, Романэс, Грузило. И до кучи Романова с Борисовой. Эти две девицы по примеру своих кавалеров совсем перестали учиться. Списывали все у Комаровой. А плюсики им не глядя ставила подруга Янка. И вообще после восьмого класса они учиться уже не собирались.
Один за другим проштрафившиеся выходили к доске и с грехом пополам отвечали задание. Все они хоть как-то пытались если не понять, то хотя бы зазубрить. За исключением завсегдатаев задних рядов. Эти вообще ничего не могли и не пытались. Потихоньку забывая даже таблицу умножения, волки думали только об одном – поскорее закончить восьмой класс и всецело отдаться любимой работе. То бишь рэкету и вымогательству. Из головы не выходили грандиозные планы Шер-Хана по завоеванию города. И они с нетерпением ждали дня, когда можно будет приступить к их реализации.
– Ампилов, ты готов отвечать?
– Нет еще.
– Поторапливайся. А то просидишь до обеда. Вы последние остались. Белов, иди к доске.
Белый кинул угрюмый взгляд на изорванный, изрисованный учебник и двинулся «на путь истины». В голове у него было пусто, что отвечать – не имел ни малейшего понятия. Подойдя к доске, он взял мел и написал какую-то непонятную формулу, запомненную им перед самым вызовом.
– Вот.
Учительница с тяжелым вздохом посмотрела на юного Эйнштейна. Сколько лет она уже проработала в школе, но такого непроходимого невежества еще не встречала.
– Что ж, прекрасно. Что дальше?
– Дальше?
– Да, дальше. Я вся внимание.
Белый с тоской глазел на свое творение. – Вот падла, – думал он. – Ведь знает отлично, что я по нулям. Чего выеживается?
– Чего-то забыл.
– А что именно забыл? Может, я подскажу?
– Не помню я.
– А что не помнишь-то?
– Эту... теорему.
– Да разве ты сейчас теорему доказываешь? А я-то думала, что ты задачу решаешь.
– И задачу не помню.
– Вот как? ...
Акела слушал, как училка издевается над его другом, и в нем все сильнее закипала ярость. Да как она смеет! Сопля несчастная! И ведь все это еще предстоит пройти ему самому. Ему, Акеле! Перед которым давно все трепещут и в школе, и на «гражданке». Злоба буквально душила его. – Да что же это такое?! Неужели он стерпит? Все, пора с ней разобраться!
Волк яростно вперился глазами в ненавистную математичку. Та стояла лицом к доске и что-то чертила мелом. Солнечные апрельские лучи врывались в окно и насквозь просвечивали ее длинную юбку. Акела усмехнулся. – А ножки-то у нее ничего. Не как у козы рожки. Можно и трахнуть! – Мысль мелькнула и замерла в мозгу. – А что?! Взять и отпердолить сучонку. Запросто! В школе сейчас вообще никого. Вот это будет кайф! Какой пассаж! И мне хорошо, и эту гадюку научу уму-разуму. И ничего она не расскажет. Позор-то какой. На всю жизнь. Да и припугнуть можно. Типа – разорвем на части и все дела...